Ева Воляк - Архипелаг мореплавателей
Поездка в деревню Палаули
Ранним утром я плыву на Савайи или на Гаваики. Время перед восходом солнца — самая лучшая пора для поездки с одного острова на другой. Океан, бурный за рифами даже в погожие дни, в это время гладкий, как зеркало.
На пристани в Мулифануа я была в два часа утра. Маленький грязный катерок, воняющий бензином и гнилью, колыхался у набережной. Группа пассажиров с автобуса взобралась на палубу, и судно отчалило.
Было совсем темно. С трудом можно было разглядеть фигуры лежащих людей. Они завернулись с головой в узорчатые тряпки, чтобы защитить себя от холода и воды, плещущей через борт. Пассажиры похожи на огромных гусениц, завернутых в черно-белые коконы. Монотонно стучит мотор. Меня охватывает приятная дремота.
— Ты откуда?
Матрона, сидящая рядом на крышке трюма, будит меня.
— Из Польши.
Я вижу, что это ей ни о чем не говорит, и поэтому добавляю:
— Из Европы.
— Ои-и?! Это дальше, чем Новая Зеландия! — удивляется она и минуту спустя добавляет, чтобы поддержать разговор:
— Там очень холодно.
Я киваю головой и смотрю на небо, которое уже розовеет на востоке. Соседка на этом не успокаивается.
— Сколько у тебя детей?
— Один ребенок, — признаюсь я смущенно.
— Ои-и?! — Из мрака на меня смотрят полные сочувствия глаза. Мне кажется, что еще немного, и я начну сочувствовать сама себе, поэтому предупреждаю следующий вопрос на тему о моем семейном положении.
— А у тебя сколько?
Соседка просияла. У нее восемь детей. Пять сыновей и три дочери. Их было больше, но не все выжили.
— Куда едешь? — спрашивает она. — Может быть, в Асау?
В Асау продолжались работы по строительству нового порта, и там всегда крутилось несколько европейцев из министерства общественных работ.
— Нет, в Палаули.
— Он… хорошая деревня.
— Я еду туда в первый раз.
— А где будешь жить?
— У санитарки округа.
Соседка, конечно, знает эту семью. Муж санитарки — вождь, имеет титул очень высокого ранга.
— Ты легко найдешь их дом. Он самый высокий в деревне!
— Это понятно. У самого уважаемого вождя самое высокое фале.
Катер подошел к Салелолога. Наши попутчики встают, сворачивают циновки и кладут их в маленькие потертые чемоданчики. На набережной стоит несколько человек. Мы пришвартовываемся к другому, как две капли воды похожему на наш, катеру и выходим на берег. Наши места занимают другие пассажиры. Через минуту они отплывут па Уполу.
Садимся с моей новой подругой у обочины дороги и ждем автобус. Солнце начинает припекать. Я облокачиваюсь на мешок с порошковым молоком, которое везу в Палаули, и закрываю глаза. Уф, как жарко…
— Видишь ту лодку у набережной? — доносится до меня сквозь липкий воздух трескотня соседки.
Я киваю головой, не открывая глаз. Под веками у меня скопились тонны колючего песка.
— Сломалась два дня назад, когда я уезжала на Уполу. Вот был скандал!
Я проявляю весьма прохладный интерес к случившемуся, но соседку это не смущает, и она продолжает. Позавчера она ожидала с большой группой людей катер в Салелолога. Судно пришло, пассажиры расположились на палубе. Капитан запустил двигатель, катер — ни с места. Обычная вещь. Не в первый и не в последний раз. Капитан копался в моторе, люди, как всегда на Самоа, спокойно ждали, но когда прошло несколько часов, а посудина все еще стояла на месте, начали проявлять признаки беспокойства. Тут приплыл другой катер. Пассажиры стали собирать вещи и переносить на его палубу, не обращая внимания на протесты своего капитана. Как и следовало ожидать, возникла горячая дискуссия между капитанами обоих катеров, посыпались замечания, свидетельствующие как об их технических способностях, так и о личной культуре. Раздался один голос из толпы, затем второй, в ход пошли кулаки, камни. Завязалась такая драка, какую редко можно увидеть в этой стране.
На пристани в это время оказался полицейский. Он спокойно и скромно стоял в стороне и, не пытаясь вмешаться, записывал в блокнот имена самых активных скандалистов. Парень был местный и всех хорошо знал. Это заметила какая-то женщина, участвующая во всеобщей свалке. Она бросилась к нему отбирать блокнот. Но парень был высокий, а женщина низенькая. Поэтому она никак не могла дотянуться до блокнота. Полицейский поднял руку вверх, а она, прицелившись, подпрыгивала. Но все было напрасно. Тут женщина скосила глаза, постояла в нерешительности какое-то мгновение, протянула руку и… цап! схватила полицейского за должностную лавалава. Нужно сказать, что у полицейского под лавалава ровным счетом ничего не было. Он был одет только в коротенькую рубашку, шлем и сандалии. Парень совершенно потерял голову. Вместо того, чтобы держать блокнот и женщину, он опустил руки вниз и прикрылся ими. Этого той только и надо было. Она схватила блокнот — и была такова!
У меня появилось подозрение, не была ли моя попутчица той самой женщиной. Но у меня не было времени ждать, так как подошел автобус. Мы сердечно распрощались. Я втащила мешок, коробку с лекарствами и продукты.
Палаули расположена у широкого голубого залива. Деревня опрятная, чистая, хорошо организованная. Фале по традиции стоят полукругом у покрытой травой центральной площади, которая полого сбегает к самому пляжу. Школа расположена несколько выше. Она, как и большинство учебных заведений на Самоа, построена по типу простого, крытого листовым железом барака.
Автобус остановился. Я вытаскиваю свои мешки и озираюсь вокруг. Вижу, что меня уже ждут. Это вожди и полный мужчина в белой лавалава, представившийся как директор школы. Он что-то быстро говорит двум мальчишкам лет восьми, которые стоят рядом и с интересом меня разглядывают. Из всей его тирады я поняла только имя санитарки.
— Они проводят вас до дома и отнесут мешок.
Порошковое молоко весит почти пятьдесят килограммов, и дети буквально шатаются под его тяжестью. Мне это не нравится, даже на Самоа.
— Этот мешок слишком тяжел для детей.
— Не беспокойтесь, они справятся.
Нехорошо восстанавливать против себя вождя сразу же после приезда, но, кроме явных возражений, мне как-то ничего не приходит в голову.
— Дайте мне это! — говорю я мальчишкам и хватаю мешок. Минуту мы дергаем его в разные стороны. В конце концов мне удается преодолеть сопротивление, и я с триумфом тащу мешок в сторону самого высокого дома в деревне.
— Оставьте мешок, ребята его отнесут сами! — кричит директор. Я делаю вид, что не слышу. Пот заливает мне глаза, и я предпочитаю не оборачиваться. Представляю себе улыбающиеся лица вождей! Конечно, ни один из них и не подумал мне помочь… Немного испуганные, дети прыгали вокруг, как собачонки, пытаясь вырвать у меня яблоко раздора. Один тянул в одну сторону, второй — в другую, я — в третью. Для них приказ старейшин был очевиден — отнести мешок в фале санитарки. Они никак не могли понять, почему папаланги протестует и что хочет этим сказать. Наверное, они думают обо мне что-нибудь очень плохое. В конце концов, рассердившись на вождей, на ни в чем не повинных детей и, прежде всего, на саму себя, я громко кричу:
