Катя Стенвалль - Разочарованный странник
Когда бабуля ушла, я попробовала снова лечь, но в девять к нам привезли четырёх маленьких мальчиков, чтобы они пока побыли у нас, а то не с кем оставить. Я подумала: когда же мы будем спать, если к нам то и дело приходят гости? Я не могла спать несколько суток, пока мы жили в этой квартире, но остальных это не смущало. Они время от времени засыпали и просыпались, как кошки. То один, то другой разваливался на диване, закрывал глаза и дремал часик-полтора, потом снова вставал. К моменту отъезда домой я совершенно озверела от недосыпа и буквально кидалась на своих родственников.
Они меня утешали: ничего, выспишься в самолёте. Спать в самолёте? Вы бы ещё сказали, выспишься на аттракционе «Американские горки»! Маленький самолётик кидало вверх и вниз, как фантик от конфеты, я сидела, панически вцепившись в кресло, и держала наготове бумажный пакет. Моя жизнь определённо была в опасности. А справа и слева от меня сладко спали муж со своим братом, как будто мы никуда не летим, и кошмарные дети не бьют ногами в спинку кресла, и стюардесса не вопит над ухом: «Вам кофе или чай?!»
Сентябрь 2008 года
Про саамских детей. Утти Уммэ
Мой знакомый с севера Швеции рассказывал о своей школе. В его родной деревне было (и есть) две школы: шведская, обычная, и саамская.
Вторая — школа-интернат, потому что саамы кочуют по тундре и им было бы трудно каждый день привозить детей на уроки. Интернат представляет собой одноэтажный длинный дом, сложенный из брёвен и покрашенный в красный цвет. В окнах вывешены всякие предметы искусства, сделанные руками учеников: геометрические фигуры из дерева и шкур, зачастую невероятно сложные. Внутри школы все стены от пола до потолка увешаны такими же народными промыслами: деревянными резными птицами, ткаными половиками, плетёнками из кожаных ремешков, картинами из бисера и керамической посудой. Шведская же школа представляет собой серый бетонный куб, обнесённый сеткой.
Разница поразительная! Два разных мира. Хотя очень сложно определить, кто из жителей деревни саам, а кто нет. По крайней мере, внешне все похожи. Отличие только в образе жизни и в желании (или нежелании) говорить на саамском языке. Те, кто выбирает шведский, впоследствии никогда не могут избавиться от акцента и грамматических ошибок. Всегда слышно, что человек приехал с севера Швеции.
В саамской школе количество учеников колеблется в зависимости от времени года. Родители забирают детей, когда нужна помощь в уходе за оленями.
В общем и целом в школе живут примерно пятьдесят детей. Но в деревне их не видно. Что есть они, что нет — всё одно! Чтобы кто-то из них вышел на улицу — это большая редкость. А уж чтобы пойти, например, в магазин!.. Не представляю себе такой ситуации. Обитатели интерната испытывают чуть ли не панический ужас перед деревней. Слишком много людей и собак. Хотя это самое тихое место, какое только можно себе представить, где никогда ничего не происходит, а живого человека увидишь разве что в окне проезжающей мимо машины! Я там провела целых три недели, и за это время только я одна ходила по дороге от дома и до магазина. Выпал снег, и дорогу замело. Так вот, там не было ничьих следов, кроме моих. Я одна ходила туда и обратно. Я прошла в магазин, я прошла из магазина. Постепенно сугробы росли, снега наметало всё больше, тропинка становилась всё уже.
Но для интернатских это всё-таки слишком шумно. Их школа стоит на отшибе, и дверь её выходит прямо в лес, чтобы можно было в любое время незаметно уйти и вернуться.
Занятия ведутся не каждый день, и присутствовать можно по желанию. Уроки в основном сводятся к предмету под названием «труд». Дети готовят еду, плетут макраме, ткут, прядут, чешут шерсть. Другие науки почему-то даются им тяжело. Их пытались приобщить к спорту, но ничего не вышло. Отличительная черта саамов — они ни за что не будут двигаться без крайней необходимости. Если можно сидеть в жарко натопленной комнате, они будут сидеть. Беречь силы, отдыхать. Так что, какая там физкультура, остаётся один труд.
Наша бабушка, которая работала в местной больнице, рассказывала, что саамов всегда отличишь по ногам. Саамы никогда никуда не ходят. Если надо и если погода позволяет, то они едут на санях, запряжённых собаками. Либо на снегоходах, если уж на то пошло. Если погода не позволяет, остаются дома. Если есть хоть один шанс из ста никуда не поехать — саам остаётся дома. Если можно просто полежать и ничего не делать, саам лежит и ничего не делает. Мозоли, шершавые пятки — это совершенно не саамские ноги. Они носят меховые сапожки с мягким сеном внутри и предпочитают лишний раз не утруждать ноги. Но их можно понять. Если саам заболеет, велика вероятность того, что он умрёт. По крайней мере, так было ещё совсем недавно. Поэтому нужно всё воспринимать спокойно, беречь силы, долго запрягать, медленно ехать. Лучше опоздать, лучше вообще не приехать, чем выбиться из сил, устать, замёрзнуть, заболеть и — умереть. Пусть будет медленно, зато надёжно!
Среди местного населения всегда существовало противоборство двух школ. Сказать, что саамская школа приравнивалась к дурдому, значит не сказать ничего. Хотя дети здесь не были буйными и тихо ткали свои половики. «Шведским» детям всегда хотелось подстеречь и побить детей из саамской школы, но те никогда не давали им такой возможности. Сидели себе дома и носа на улицу не высовывали, даже к окнам не подходили. Что происходит за стенами школы, их ничуть не интересовало. Вроде бы они находили достаточно трудным вообще присутствовать в школе, а уж выходить — это было за пределами их понимания.
Мой знакомый рассказывал, что однажды они с друзьями караулили у саамской школы, пока оттуда не вышли трое мальчишек. На голову ниже «шведских» школьников, в национальных костюмах, со стриженными в кружок волосами. Накинулись на них, те не кричали, не дрались, дали себя побить.
Под конец потасовки один из пацанят вдруг вынул откуда-то охотничий нож и, ни слова не говоря, отрезал нападавшему ухо. В то время как пострадавший вопил на залитом кровью снегу, трое саамских школьников не стали убегать и прятаться, а преспокойно пошли куда-то по своим делам, даже не обернулись. Потом, конечно, вызвали полицию, устроили разбирательство, но саамы вели себя так, будто не понимали, о чём речь, и на вопросы не отвечали. Их, конечно же, отпустили.
В классе у моего знакомого был один саамский мальчик, его звали Утти Умма. О нём никто ничего не мог сказать, потому что тот всегда молчал. Его считали дурачком. Утти ходил в школу далеко не каждый день, мог появиться в середине дня или в конце и всегда обязательно в национальном костюме, в шапке с лентами, с огромной серебряной бляшкой на ремне.
