Фрэнсис Чичестер - В пустыне волн и небес
Откачав всю воду из поплавка (дело несложное, когда знаешь, откуда качать), я стал снимать пропеллер. Пришлось стоять на самом краю поплавка и, наклонившись далеко вперед, одной рукой держаться за ось пропеллера, чтобы не упасть, а другой отвинчивать болты. Их было около дюжины, каждый имел запирающую шайбу. Вскоре один из моих гаечных ключей оказался в воде; услужливый филиппинец нырял за ним, но не нашел. Второй гаечный ключ я привязал к запястью. Лоб повязал носовым платком, чтобы пот не заливал глаза. Ни дуновения ветерка, а солнце печет и ослепляет и с неба, и из воды. Работа адская. Сняв пропеллер, я перенес его на берег и вырезал из банки нужный кусок жести. Теперь следует как-то закрепить его на пропеллере, и я попросил губернатора купить мне обувных гвоздей. Он принес кнопки, но я решил, что это уж слишком даже для моего гидроплана. Губернатор опять отправился на поиски и на этот раз преуспел. Залатав поврежденную лопасть, я обмотал вторую изоляционной лентой: во-первых, потому что она тоже была слегка повреждена, во-вторых, чтобы уравновесить жестянку, а в-третьих — из любопытства.
Пригонка пропеллера на место потребовала исключительной точности и аккуратности. Потом я задраил люк на поплавке, который за час набрал треть галлона воды, запустил пропеллер, мотор заработал — все как будто в порядке. С радостным чувством я дал газ. «Джипси Мот» взлетела, как птица. Вдруг раздался какой-то чудовищный хлопающий звук. Я решил, что полетел пропеллер, немедленно выключил мотор и снова сел на воду. Но это оказалась всего лишь изоляционная лента — она размоталась и била по поплавку. Сама лента нисколько не пострадала, и я не мог понять, как такое могло случиться, ведь пропеллер вращался с огромной скоростью. Я снял ее совсем, но как только снова дал газ, весь гидроплан завибрировал, что стало страшно за мотор. Я опять поспешно выключил его, но, кажется, прошла вечность, прежде чем он затих.
На этот раз я занялся пропеллером в губернаторском доме. Набил кусок жести на кончик другой лопасти, затем насадил пропеллер на свою трость и как следует его отбалансировал. При следующем испытании пропеллер работал идеально. Губернатор с такой готовностью помогал мне во всем, что я предложил ему прокатиться на моем гидроплане. Он был заметно упитаннее всех остальных филиппинцев, с которыми мне пришлось иметь дело. Я расчистил место в переднем кокпите и усадил его туда.: С таким дополнительным весом мой гидроплан не взлетел бы в спокойной бухте, поэтому мы поехали в открытое море. Там дул хороший бриз и волны были самые подходящие. Мы пошли на взлет, я видел, как смеется губернатор, охваченный радостным возбуждением (в его кокпите не было лобового стекла, и бьющие ему прямо в лицо воздушные струи создавали впечатление огромной скорости). Вдруг я почувствовал, что гидроплан налетел на что-то левым поплавком. Посмотрев вниз, с прискорбием обнаружил, что мы заехали прямо в центр кораллового рифа. Опять (в который уже раз!) я поспешно заглушил мотор, бросая взгляд то на поплавок (набирает или не набирает?), то на риф. Ветер быстро погнал гидроплан хвостом вперед. Риф был живой, расцвеченный всеми оттенками красного. Вдруг я увидел, что нас несет прямо на крупное скопление водорослей. Соскочил на поплавок, скользнул по пояс в воду и пытался встать на риф, чтобы удержать самолет. Но тащило сильно, и мне трудно было устоять на ногах. Сквозь резиновую обувь я чувствовал острые твердые кораллы. В конце концов я смог продвигаться по рифу, отталкивая гидроплан и направляя его в обход водорослей. Так и шел по кораллам, иногда оступаясь, пока не отвел «Мот» от препятствия. Но надо было еще выбраться отсюда. Я то подтягивался на поплавок, то опять спускался в воду и отталкивался ногами от кораллов, и так — прыжками и рывками — вывел гидроплан на чистую воду Время от времени я поглядывал на губернатора. Он по-прежнему пребывал в состоянии эйфории и жизнерадостно булькал — в восторге от всего происходящего. Он, вероятно, искренне считал, что мои перемещения с гидропланом на кораллах входят в программу развлечения. Оказавшись наконец в безопасности, я сказал ему, что мы напоролись на кораллы и надо скорее возвращаться и проверять поплавок. Губернатор был вполне доволен тем, что испытал: мы ехали по воде со скоростью 40–50 миль в час — чего же еще? К моему удивлению и облегчению, поплавок не пострадал. Я очень беспокоился за свои поплавки, ведь немного надо, чтобы повредить их тонкие дюралевые стенки.
На следующий день я полетел в Манилу и на подлете к ней встретил три истребителя ВВС США. Они строем прошли надо мной, сверкая на солнце, а потом развернулись и прошли снова, пилоты махали мне; воздушная встреча была необычной и волнующей. Когда я сел у Манилы, они, как ястребы, спикировали на меня, потом взмыли вверх и умчались прочь.
Манила потрясла меня гостеприимством. После быстрого прохождения американского пограничного контроля президент Государственного авиационного комитета отвез меня в главный отель города, где представил Николу Уильямсону, к которому у меня было рекомендательное письмо из Сиднея. Уильямсон пригласил меня остановиться у него и оказался в высшей степени гостеприимным и заботливым хозяином.
Манильское общество скучать мне не давало. Авиационный комитет приглашал на ланч, обедал я тоже всегда в какой-нибудь компании, ходил на матч боксеров, посещал Английский клуб, а в бассейне любовался местными красотками в купальниках. Но чем больше приемов я посещал, чем больше ходил по гостям, тем острее ощущал одиночество. Я сознавал, что меня здесь принимают за некий абстрактный символ или если и за вполне определенного субъекта, то интересного только своим перелетом из Новой Зеландии в Манилу. Многие люди здесь относились ко мне с искренней симпатией и дружеским расположением, но я тосковал подушевней близости и взаимопониманию с каким-нибудь одним человеком. Иногда же мне хотелось оказаться одному, на яхте, ничего не делать, лежать на палубе и плыть себе не спеша по Тихому океану. А порой вдруг я начинал мечтать о какой-нибудь дикой оргии, но, будучи всегда в милой и добропорядочной компании, понимал, что мысли мои непотребны. Женщины привлекали меня, мог бы влюбиться без памяти, но приходилось сдерживать свои чувства ведь я был здесь недолгим гостем. И чувствовал, что меня охватывает глубокая депрессия.
Одна компания, у которой был свой гидроплан, предложила мне ангар для моей «Джипси Мот». Осмотр поплавков дал неутешительные результаты. У правого был дырявый киль, на левом — сильная выпуклость. Чтобы привести в порядок, их надо было снять, а для этого подвесить самолет к потолочной балке (очевидный, как я полагал, способ). У компании было два пилота, один из них — немец с худым лицом, скошенным лбом и жидкими прилизанными волосами. Говорил он резко, отрывисто, комкая слова. Когда «Мот» привезли в ангар, там дежурил этот немец. Моя идея подвесить гидроплан к балке ему не понравилась. Я предложил другой вариант, но он отверг и его. Я решил, что он просто невзлюбил меня, и мог его понять: чего ради возиться с любителем, когда здесь, в Маниле, есть настоящие авиаторы? Я решил поговорить с ним пообстоятельнее и был поражен его опытом: он знал машины практически всех типов, летал пилотом всю мировую войну.
