Леонид Репин - Параметры риска
Эдик, шедший на спуске впереди, ошибся в выборе направления и ушел в сторону от маршрута на сложную стенку. Желая облегчить работу, обессиленный Балы-5ердин снял рюкзак и оставил его на скалах, намечая себе завтра быстро «сбегать» за ним из пятого лагеря. Ощущение места и времени стало притупляться. Темп движения еще больше замедлился. Они шли, страхуя друг друга, и каждый метр спуска давался с трудом. Услышав просьбу Балыбердина, четверка Иванова стала решать.
Идти или не идти — вопроса не было. Был вопрос — .кому идти. Готов был выйти на помощь каждый. В этот момент Эверест превратился для четверки в цель номер два, уступив место тому, что стало главным в этой ситуации- помощи товарищам. Тот, кто пойдет за Балыбердиным и Мысловским, дойдет до них и спустится в лагерь, возможно, уже не увидев вершины: может не хватить ни сил, ни кислорода на вторую попытку.
Выполнить эту сложную работу должны были самые ловкие и выносливые в четверке. Им бы по бытовой логике и быть на вершине, раз они быстрее. А по логике Эвереста все получалось наоборот.
Бершов и Туркевич стали готовиться к выходу. Но тут Сережа Ефимов, вспомнив, что Туркевич после прихода в пятый лагерь долго не снимал кислородную маску (а это могло означать, что Миша не очень хорошо себя чувствует), предложил идти в паре с Бершовым. Возник спор. А ведь речь шла не о восхождении, а о Деле, в результате которого победившие в споре, вероятно, лишались выхода на вершину. Иванов не был среди Кандидатов: он понимал, что уступает всем трем (особенно Бершову с Туркевичем) в скорости хождения по Скалам.
Туркевич убедил всех, что должен идти с Бершовым. И в том, что они шли вдвоем, своей связкой, были логика и смысл.
Бершов с Туркевичем — великолепные скалолазы. Не раз они выигрывали призы за скоростное прохождение стенных маршрутов и у нас в стране, и за рубежом. Опыт высотных восхождений у них был меньше, чем у Иванова и Ефимова, но зато в гималайском опыте они все были равны. А на прошлых выходах для провешивания веревок — работали впереди, и то, что делали, делали быстро и надежно.
Внизу волновались, каждый шорох в динамике принимали за вызов. Рация в базовом лагере была включена постоянно. Пока ничего страшного не произошло, и будь первая двойка в хорошем состоянии, она, начав спуск в половине четвертого, могла бы к вечерней связи вернуться в пятый лагерь. Ведь возвращались же и Мысловский и Балыбердин с обработки маршрута, что называется, после ужина! Но тут все было иначе. Тут Балыбердин попросил помощи. "А если уж Бэл…"
Выйдя на связь где-то после шести вечера 4 мая, Тамм узнал от Туркевича, который нес рацию, что их двойка уже в пути. В это время Балыбердин с Мыслов-ским продолжали мучительно медленное движение вниз. Ветер выдувал из них последнее тепло, невыносимая жажда мучила альпинистов: шел тринадцатый час после их выхода из пятого лагеря. Время нормальное для того, чтобы выйти в гору с высоты 8500 и вернуться обратно.
Они взошли, а вот вернуться — получалось плохо. Наступала их четвертая ночь на высоте выше 8000 метров. Две они провели на 8250, одну — на 8500. А эту? После просьбы Балыбердина принести кислород Мысловскому и горячее питье прошло еще часа полтора, а спустились они хорошо, если метров на 100…
Связавшись с Таммом, Балыбердин усталым голосом сказал:
— Мы ничего не знаем, как вы внизу, что решили?
— Володя, минут двадцать назад к вам вышла двойка с большим набором медикаментов, кислородом, питьем, — ответил Тамм.
Под вершиной, в темноте, в холоде, вымотанному до изнеможения Балыбердину пришла мысль, которую он, как только это стало возможным, записал в дневнике: "Мне на помощь пришла группа, которую я когда-то ("когда-то" — это было всего неделю назад, но время для них уплотнилось) назвал "хилой командой" и высказал сомнение в их надежности. Жестокий урок!"
"Сообщение о выходе Туркевича с Бершовым, — запишет в дневнике Володя Балыбердин, — с одной стороны, радовало, с другой, мы, видимо, совсем расслабились. Пожалуй, и соображал я плохо, так как прошел мимо собственных кошек вместо того, чтобы надеть их. Очень хотелось снимать рукавицы на таком морозе. Одна рукавица была порвана, рука в ней мерзла, потому я Постоянно менял рукавицы местами…" У Эдика кончился кислород.
Связанные единой судьбой, Балыбердин и Мысловский продолжали свой мучительный путь. Без кислорода, подмороженными руками, обессиленный Мысловский чувствовал себя чрезвычайно тяжело. Чудовищным усилием воли он заставил себя двигаться, показывая и себе Балыбердину свое место в связке.
Балыбердин, обессиленный бескислородным восхожением с тяжелым спуском, тем не менее выполнял функции сильнейшего. Он шел большей частью вторым, страхуя двигавшегося впереди Мысловского, который вбирал маршрут.
Этим утром проводили из базового лагеря передовую Связку четверки Хомутова — Алексей Москальцев и Юрий Голодов пошли по ледопаду вверх, полные сил и желания завершить свой путь на вершине. На следующий день вслед за ними должны были выйти Валерий Хомутов и Владимир Пучков.
Но вышли они раньше… и не на вершину, а к трещине на ледопаде, куда упал Леша Москальцев. Поначалу никто в лагере толком не понял, что произошло, поскольку Голодов произнес по рации странные фразы:
— Значит, Евгений Игоревич, здесь, у выхода на плато, где был завал, Леша упал с лестницы в трещину. Подвернул ногу. Я сейчас его вытащил. Он наверху Вобщем, все нормально. Он не так сильно подвернул ногу.
Получилось, что Москальцев упал, но не очень страшно. Все. Но все-таки Голодов попросил подослать заместителя начальника экспедиции по хозяйству Л. Трощиненко и доктора Орловского.
Позже Голодов объяснит, что реальную ситуацию решил не описывать, поскольку знал, что Балыбердин и Мысловский идут к вершине, и не хотел, чтобы они, услышав о том, что произошло с Лешей, расстроились.
А произошло вот что. Москальцев с Голодовым, воодушевленные выходом первой двойки к вершине, шли по ледопаду, по которому ходили уже не раз. Но ледопад — коварная штука. Сколько ни ходи, нельзя к нему привыкать. Ты не имеешь права на автоматизм, потому что это — начало пути или конец его.
…Однажды я спросил знаменитого летчика Владимира Коккинаки, что отличает испытателя от обычного летчика, и был готов услышать целую гору разностей.
Владимир Константинович тем не менее назвал одно самое важное отличие. Оно заключалось в том, что испытатель не должен иметь привычку летать. Он каждое движение должен делать не механически заучено, а осмысленно. Это очень непросто — быть постоянно в напряжении и не давать себе возможности расслабиться, включив внутренний автопилот. Вероятно, вообще следует жить так, как летают летчики-испытатели. Но не получается…
