Луис Ламур - Походный барабан

Компания (это слово происходит от латинского выражения «ком-панис», что значит «разделяющие хлеб») возникла для того, чтобы разделить и тем уменьшить опасности путешествия в эти неспокойные времена, когда дороги постоянно осаждали шайки разбойников, отряды баронов-грабителей и целые армии воинствующих монахов, покинувших свои обители ради нападений и грабежей.

Первыми купцами, очевидно, были безземельные люди, бродяги и авантюристы, которые всегда появляются в обществе во времена смуты и брожения. Часто становились торговцами младшие сыновья, бесприютные изгнанники, зарабатывающие деньги местной торговлей или тайно финансируемые церковными властями. Кое-кто начинал с торговли вразнос или с мелких уличных лавчонок в городах, а потом, накопив некоторый запас товара, пускался в дорогу вместе с себе подобными.

Один из купцов, ехавший впереди, задержался, желая побеседовать со мной. Худощавый, с лицом хищной птицы, он был уроженцем Ломбардии и прозывался Лукка.

— Ты поступил разумно, — сказал он. — Фон Гильдерштерн — лучший гансграф на этой дороге. В прошлом году в Швабии он основал свою собственную ярмарку у переправы, потому что чует рынок, как другие чуют кувшин с хмельным медом. Редко бывает, чтобы наши капиталы оставались без дела… Впрочем, и руки наши тоже.

Лукка взглянул на меня:

— Ходят слухи, что ты ученый. А какого рода?

Прекрасный вопрос… Какого рода я ученый? Да и ученый ли вообще? Невежество мое беспредельно. В сравнении с ним мои познания ничтожны. Я взыскую знания не столько затем, чтобы улучшить свою судьбу, сколько для того, чтобы понять мир, в котором живу; эта жажда привела меня к ученью и к размышлениям. Чтение без размышления — ничто, ибо не так важно то, о чем говорится в книге, как то, о чем она заставляет задуматься.

— Хороший вопрос, — ответил я Лукке, — пожалуй, вернее всего на него ответить, что я просто искатель мудрости, считающий своим предметом познания весь мир, ибо, по-видимому, все знания связаны между собой и каждая наука каким-то образом зависит от других. Мы изучаем звезды, чтобы больше узнать о земле, и травы — чтобы дальше продвинуться в искусстве врачевания.

— Так ты врач?

— Немного. До сих пор у меня было больше опыта в нанесении ран, чем в их излечении.

— Ну, если хочешь набраться опыта, то в походе у тебя будет полно возможностей и для того, и для другого. Мы часто имеем дело с грабителями, которые любят расплачиваться за товары мечом.

— Что ж, значит, хорошо поторгуем…

Мне в голову вдруг пришла мысль:

— В Бретани, стало быть, ни одной ярмарки нет?

— Может, и есть одна, но небольшая. Иногда мы заезжаем в Сен-Мало, но есть там один разбойник-барон, у которого в обычае дальние набеги.

— Турнеминь? Не так ли случайно его зовут?

— Случайно именно так. А ты его знаешь?

— У него на лице шрам? Да?

— Точно. Хотел бы я, чтобы у него был шрам на глотке.

Я сказал, положив руку на кинжал:

— Шрам у него вот от этого острия. Он убил мою мать и всех наших людей. Если мы пойдем этой дорогой, я смогу нанести ему визит.

— В одиночку?

— А как же еще? Все прошлые годы я о нем помнил.

— Нам надо поговорить об этом с гансграфом.

Когда я ехал назад вдоль колонны, начал накрапывать мелкий дождик. Мы поднялись по склону горы и увидели красивую долину, затянутую завесой дождя, а в дальнем конце её — серую громаду замка. Одинокое и непривлекательное это было зрелище — замок и Пиренеи за ним с вершинами, теряющимися в облаках.

Дождь все усиливался, но мы упрямо двигались вперед, потому что где-то там была гостиница с просторной конюшней, где смогут переночевать многие из нас — кому не хватит места в самой гостинице.

Сафия сидела в седле, ссутулившись, но подняла глаза, когда я подъехал.

— Люблю дождь, — сказала она. — Так приятно чувствовать влагу на лице…

— Значит, наслаждайся, пока можно, скоро мы окажемся под крышей.

Мы устали и с удовольствием думали о гостинице. Кувшин подогретого вина, каравай хлеба и кусок сыра… Я уже знал, как легко почувствовать себя довольным. Однако мне страшно не хватало книг, ибо с того дня, как мы покинули Сарагосу, у меня не было времени, чтобы прочесть хоть одну страницу. Впереди лежал Ронсевальский горный проход, прославленный в «Песне о Роланде», — потому, наверное, я и вспомнил о книгах.

— Вон тот замок… — заметила Сафия. — Знаешь, чей он?

— Неприятное место. Не нравится он мне.

— Он принадлежит принцу Ахмеду. Ты теперь в его землях.

Как он выразился тогда, на приеме у Валабы? «Это ваши владения, но, я так понимаю, что Кербушар любит путешествовать».

Мои глаза невольно обращались к замку. До чего же глупо соваться во владения врага…

— Он не должен дознаться, что я здесь, — пробормотал я, — надо сказать гансграфу.

Оставив Сафию, я галопом помчался в голову каравана и объяснил ситуацию.

Фон Гильдерштерн сидел на коне, словно памятник, глядя в долину, где стояла гостиница.

— Ты правильно сделал, что сразу рассказал мне. Что ты надумал?

— Надумал ехать в горы. Не вижу резона впутывать вас всех в мои дела.

— Мысль благородная, однако же глупая. В этих горах шныряют разбойники, поджидая путников. Оставайся с нами. Теперь ты один из нас, и твои беды стали нашими бедами.

Он переменил тему:

— Лукка сообщил мне, что ты знаешь барона де Турнеминя. Его замок тебе знаком?

— Да. Я ездил туда со своим отцом, когда он втолковывал барону, где лежат пределы его владений. Барону это не понравилось…

— Вредный человек, но сильный. Притворяясь, что озабочен поддержанием порядка, он совершает дальние набеги, вымогает дань, а с купцами ведет настоящую войну.

— Я должен до него добраться.

— Об этом мы ещё поговорим. А пока что будь уверен, что наша компания стоит плечом к плечу с тобой.

Серые башни зловеще проглядывали сквозь дождь. Я не сомневался, что за нами наблюдают, ведь о таком большом отряде принцу должны были доложить немедленно.

За селением — жалкой кучкой домишек — стояла большая старая гостиница, а при ней просторный двор, обнесенный прочной стеной с деревянными воротами, которые можно было запереть на случай нападения. Грузы свои мы сложим во дворе, а животных на время оставим пастись на лугу. В такую ночь, как сегодня, все будут поочередно стоять на страже группами по двадцать человек.

Принц Ахмед, как рассказал Лукка, редко бывает здесь; он оказывает покровительство караванам, проходящим через его владения, и иногда ведет с ними торговлю.

Гансграф остановился у ворот и наблюдал за караваном, сидя на своем могучем коне. Он не часто жестикулировал, но каждый его жест был командой. Никогда не видал я ещё человека, который лучше понимал бы свою задачу. Он принимал права, данные ему, без оговорок и объяснений; он вел себя так, что ответственность, даваемая властью, казалась привилегией.