Жюль Верн - Великолепная Ориноко
Нашим путешественникам очень бы хотелось встретить его на острове Тембладор.
— Жаль, что Рикардо здесь больше нет, — заметил Жак Эллок, — от него мы могли бы узнать, не появился ли Альфанис поблизости от реки. Хоррес, — обратился Жак к испанцу, — вам не доводилось слышать в Сан-Фернандо о беглых каторжниках и присоединившихся к ним индейцах?
— Да, слышал, господин Эллок, — ответил испанец.
— А кто-нибудь встречал их в верховьях Ориноко?
— Насколько мне известно, нет... Речь шла об индейцах кива.
— Вот именно, Хоррес, а Альфанис встал во главе этой банды.
— Первый раз слышу это имя, — заявил испанец. — Во всяком случае, мы можем не опасаться встречи с ними, потому что, как говорят, они хотят вернуться в Колумбию, откуда были изгнаны, а если это верно, то им нечего делать в этой части Ориноко.
Возможно, Хоррес был прав, утверждая, что путь кива проходит севернее, в направлении колумбийских льяносов.
День прошел без приключений. Лодки, не меняя скорости, шли от одного острова к другому и вечером пристали к берегу Каричи. Ветер стих, и лучше было не рисковать, продвигаясь в темноте на шестах.
Прогуливаясь по опушке, Жак Эллок и сержант Марсьяль подстрелили двух ленивцев, прятавшихся в ветвях цекропии[119], листьями которой они питаются. А возвращаясь, они увидели пару двуутробок, ловивших рыбу в устье Каричи. Два выстрела прогремели одновременно, и оба попали в цель. Индейцы не едят жесткое и жирное мясо этих питающихся рыбой животных. Оно не идет ни в какое сравнение с мясом обезьян, которое даже европейцы считают лакомством. Зато Жермен Патерн был очень доволен и тотчас же с помощью Парчаля принялся их свежевать, чтобы привезти домой шкуру этих животных.
Травоядных же ленивцев засунули на всю ночь в печь, а точнее в яму, выложенную раскаленными камнями. К обеду жаркое будет готово. Если путешественникам, может быть, пропахшее дымом мясо придется не слишком по вкусу, то матросы съедят его с большим аппетитом. Индейцы вообще не привередливы. В этот вечер они набрали длинных, не меньше фута, земляных червей, разрезали их на куски, сварили с разными травами и с удовольствием съели.
Естественно, Жермен Патерн, верный своему правилу все проверять на собственном опыте, хотел попробовать этот венесуэльский матлот[120], но брезгливость взяла верх над научным любопытством, и он смог проглотить только микроскопическую порцию этого блюда.
— Я полагал, что ты больше предан науке! — сказал Жак Эллок, посмеиваясь над брезгливостью друга, несовместимой с любознательностью натуралиста.
— Ничего не поделаешь, Жак, любознательность натуралиста тоже имеет свои пределы! — ответил Жермен Патерн, пытаясь справиться с подступающей к горлу тошнотой.
На следующий день пироги отправились в путь с рассветом, пока ветер был еще достаточно силен, чтобы надувать паруса. Вдали, над простирающимися вдоль правого берега лесами поднимались вершины высоких гор. Это была горная цепь Дуида, одна из самых значительных в этих местах. До нее путешественникам оставалось еще несколько дней пути. К концу дня, весьма утомительного из-за постоянно меняющегося ветра и то и дело налетающих ливней, Вальдес и Парчаль решили сделать остановку около Пьедра-Пинтада.
Не следует путать этот Разрисованный Камень с тем, который путешественники уже видели в районе Сан-Фернандо. А называется он так потому, что скалы на левом берегу покрыты иероглифическими знаками и изображениями человечков.
Поскольку уровень воды уже значительно снизился, то рисунки у основания скалы были хорошо видны, и Жермен Патерн смог их как следует разглядеть.
Впрочем, до него это уже было сделано господином Шафанжоном, что и засвидетельствовано в его книге. Но господин Шафанжон посетил эти места во второй половине ноября, тогда как Жак Эллок и его спутники очутились здесь на месяц раньше. А в стране, где сухой сезон, можно сказать, внезапно приходит на смену дождливому, за один месяц происходят очень существенные изменения в погодных условиях.
Наши путешественники спешили воспользоваться тем, что уровень воды в реке был выше, чем он будет через несколько недель: ведь недостаток воды является основным препятствием для путешествующих по Ориноко в это время года.
Вечером того же дня пироги встали на якорь в устье Кунукунумы, одного из крупнейших правых притоков Ориноко.
На этот раз Жермен Патерн не стал отстаивать права этого притока, хотя его можно было бы назвать Ориноко с не меньшим успехом, чем Вентуари.
— Зачем? — сказал он. — Ведь господина Фелипе и господина Баринаса здесь нет, а стало быть, не с кем и спорить.
При иных обстоятельствах Жак Эллок скорее всего последовал бы примеру своего соотечественника, раньше него побывавшего в верховьях Ориноко. Возможно, для того чтобы лучше выполнить стоящую перед ним задачу, он отправился бы по Кунукунуме на маленькой куриаре рместе с Парчалем и его людьми. А может быть, по примеру господина Шафанжона, в течение нескольких дней исследовал бы прибрежные территории, населенные марикитаре. Или же вошел бы в контакт с этим хитрецом Арамаре и его семьей, которых посетил и сфотографировал французский путешественник. Но, увы, предписания министра были принесены в жертву иной цели, которая влекла Жака Эллока в Санта-Хуану. Он считал своим долгом сделать все от него зависящее, чтобы помочь Жанне де Кермор добраться туда как можно быстрее. Жермен Патерн, правда, не в порядке упрека, а для очистки совести, время от времени напоминал ему об изначальной цели их путешествия.
— Хорошо... хорошо! — отвечал Жак Эллок. — То, что мы не сделали на пути туда, мы сделаем на обратном пути.
— Когда?
— Когда мы вернемся, черт побери! Или ты полагаешь, что мы не вернемся?
— Я? Что я могу сказать!.. Кто знает, куда мы идем? Кто знает, что нас ждет там? Допустим, что мы найдем полковника де Кермора...
— Вот тогда мы и подумаем о том, чтобы отправиться в обратный путь.
— Вместе с мадемуазель де Кермор?
— Конечно.
— Ну а если наши поиски увенчаются успехом... мы найдем полковника, и его дочь, что вполне вероятно, захочет остаться со своим отцом, ты согласишься вернуться?
— Вернуться? — переспросил Жак, и по его тону было ясно, что этот вопрос застал его врасплох.
— Вернуться одному, то есть я хочу сказать — со мной.
— Конечно... Жермен.
— Ты сам не веришь в свое «конечно», Жак.
— Ты сошел с ума!
— Допустим. А ты... ты влюбился, это ведь тоже форма сумасшествия, в равной мере неизлечимого.
