Стивен Грэхем - Непознанная Россия
Во всех городах непрестанно шли церковные службы, двигались религиозные процессии — ожившие картины прошлого. Любой путешествующий по России может воочию увидеть, какой была жизнь в средневековой Европе во время эпидемий, понять, что испытывали англичане в ужасном 1665 году, что происходило в Европе во времена Черной смерти. Россия — страна глубокой, не меняющейся со временем набожности. Каждодневно в тридцати-сорока городах выносятся на крестный ход святые образа, хоругви и святые мощи. Архиереи и священники служат во всех концах города, посылая молитвы на восток, запад, север и юг, разбрызгивая святую воду, обеззараживая, можно сказать, сам воздух, которым дышат люди.
~
Глава 41
КАК ГУБЕРНАТОР СЕБЯ ДУРАКОМ ПРИЗНАЛ
Переместившись из Никольского земского округа в Ветлужское земство, я очутился в весьма населенных краях. Деревни тянулись одна за другой, в поле зрения постоянно попадались места человеческого обитания. В этих краях вызревает пшеница. Чем больше я углублялся на юг, тем плодороднее становилась земля и тем больше людей на ней кормилось. Покинув губернии, где преобладает крестьянское землевладение, я вступил в края, где царили богатые землевладельцы — и как жаль, что дела обстоят именно так. Костромская губерния истощена, слишком велика пропасть между богатством властителей и бедностью их вассалов. Ведь и положение бы помещиков улучшилось, если бы они больше платили тем, кто трудится на их земле, позволяли бы крестьянам-единоличникам иметь во владении больше земли. В настоящее же время в губернии ощущается нарождение беспокойства и нигде аграрные пропагандисты не достигают таких успехов, как в здешних местах.
В какой-то деревне крестьянин сказал мне: «Ты пришел узнать, как люди в России живут? Так я тебе скажу: хуже, чем по всей земле. Помещики давят нас, беда. Мы на них работаем и по их вине голодаем. Живем мы бедно, а тут холера приходит и морит нас. Знаешь, кто по помещику плачет?» И он выразительно похлопал по топору.
В другой деревне мне поведали жуткие истории о полиции, о ее взяточничестве. В Шанске жандарм, придираясь ко мне, делал тот специфический и противный жест, который означал: «Заплати мне, и я больше слова не скажу». Он потирал большой палец об указательный и при этом подмигивал. Это как чиновник у Тургенева, любивший лето за то, что «тогда каждая пчелка с каждого цветочка взятку берет». Я тогда показал ему рекомендательное письмо от архангельского губернаторами он отдал мне честь.
Костромской губернатор, как мне говорили, забросил все свои дела, предпочитая гоняться за революционерами, и недавно сам себя загнал в отставку весьма необычным способом. Вот что я услышал:
«Губернатор посвятил себя главным образом поимке революционеров и заведению дел против всех, кто словом или делом выступал против царя в том общенациональном перевороте, что случился вслед за русско-японской войной. День за днем он изводил социал-демократов, бросив все остальные дела на попечение своих подчиненных. По шесть-семь часов ежедневно просиживал он с полицией, а вечером подхватывал кипу документов, ждущих его подписи, и не глядя подмахивал свою подпись наискосок в верхнем углу.
Последствием такого поведения стало то, что бразды правления выпали из его рук и в губернии случилось немало смешных и даже скандальных происшествий, его правление стало знаменито грубыми ошибками. Власть перестала быть благом, а превратилась в бремя. В купечестве и даже среди чиновничества развивалось недовольство, и особых надежд на улучшение не было. Становилось ясным: или губернатор излечится от своего пагубного увлечения, или его заменят. Но нелегкое это дело — указать важному официальному лицу на его ошибки, а еще труднее — возложить вину за промахи в управлении на плечи того, кто этого заслуживает.
И все же как раз в это время одному молодому чиновнику пришла в голову счастливая мысль, как повергнуть губернатора или, по крайней мере, уронить его в глазах официального Петербурга. Он сочинил заявление и подсунул его в кипу разнообразных документов, ждущих подписи губернатора, будучи уверен, что и это заявление, как все другие бумаги, губернатор подмахнет вечером, не читая. Вот это заявление:
«Я, Павел Васильевич Т„ губернатор Костромской губернии, сим заявляю, что не являюсь лицом, соответствующим для исполнения должности губернатора, и прошу освободить меня от моих обязанностей.
Мой ум, к несчастию, был расстроен продолжительной и опасной деятельностью социал-демократической и социал-революционной партий, направленной против жизни нашего обожаемого Государя и благополучия Империи. Я отдал все свои силы на искоренение либеральных и современных течений мысли в Костромской губернии. Непрестанные труды мои подорвали все мои способности и здоровье, мой преклонный возраст тяготеет надо мной.
Я совершил многие непростительные и вопиющие ошибки. Я прямо ответственен в утере для казны более миллиона рублей за прошедший год, как будет явствовать из приведенных ниже примеров. Я попустительствовал безграничной продажности моих подчиненных, к великому беспокойству и досаде торговых людей, я издал смехотворные указы, нанесшие урон имени правительства Его величества. Я по ошибке арестовал лиц высокого достоинства и знатного происхождения, я разрешил многим известным мошенникам занять высокие официальные должности. Я прилагаю список наиболее заметных ошибок, мною допущенных».
Отважный чиновник подделал почерк губернатора и был полностью уверен в успехе своей затеи. И его уверенность оправдалась. Губернатор, как обычно, хватал бумагу одну за другой, ставя на каждой горделивую размашистую подпись, выражавшую, по его мнению, его собственное величие и его преданность Государю.
Докладная записка была сложена, помещена в официальный конверт и отправлена г-ну Столыпину в Петербург. А в Костроме дела шли своим чередом.
Спустя несколько дней губернатор был весьма удивлен, получив краткое правительственное письмо, вызывавшее его в Петербург. Никаких объяснений в письме дано не было, и губернатор терялся в догадках. Он уж подумал, что письмо подделано террористами, что существует заговор с целью убить его в дороге, и потому в целях предосторожности послал одетого под него человека более ранним поездом.
Прибыв в столицу, губернатор был обескуражен холодным приемом со стороны правительственных чиновников. В атмосфере витало неприятие и неблаговоление, и он не мог понять, почему. Он полагал, что ему лично не может быть предъявлено никаких обвинений, напротив, рассчитывал на благодарность за свои неустанные усилия по очищению своих подданных от всякой враждебности к властям.
