Марстон Бейтс - Остров Ифалук
Есть и другие рассказы о торговых плаваниях микронезийцев; один из самых интересных записал поэт и натуралист Адельберт Шамиссо, который в 1815–1817 годах сопровождал русского мореплавателя Коцебу в плавании по Тихому океану[72]. Корабль Коцебу «Рюрик» не исследовал Каролинских островов, но на Гуаме Шамиссо собрал сведения о западной частп этого архипелага у какого-то испанца по имени дон Луис де Торрес, который там бывал. По словам Торреса, жители Каролинских островов в XVIII веке знали о Гуаме только из старинных несен и легенд. Затем в 1788 году великий мореплаватель с Каролинских островов по имени Луито снова открыл путь к Гуаму. Он прибыл на двух каноэ, был хорошо принят испанцами, вернулся домой и в 1789 году снова пришел сюда уже с четырьмя каноэ. Он попросил разрешения правителя приезжать каждый год. Согласие было получено, однако на обратном пути в 1789 году все четыре каноэ Луито погибли, после чего путешествия прекратились. В 1804 году Торрес посетил Каролинские острова и высадился на Волеаи. Здесь он узнал, что путешествия были прерваны потому, что каноэ Луито не вернулись и островитяне подозревали предательство. Торрес упросил главного мореплавателя Волеаи нарисовать ему карту западной части архипелага и сказал местным жителям, что на Гуаме им будут рады. Торговые плавания возобновились, причем в еще более широких масштабах. Каноэ с Волеаи, Сатавала и других соседних островов (в том числе, вероятно, и с Ифалука) каждый год в апреле собирались у Ламотрека и отправлялись на Гуам. Путешествие при попутном ветре обычно продолжалось пять дней; два дня плыли от Ламотрека до Фаю (Западный Фаю — необитаемый остров, который до сегодняшнего дня посещают ифалукцы), а остальные три дня — от Фаю до Гуама. В 1814 году ламотрекский флот, прибывший на Гуам, состоял из восемнадцати каноэ; островитяне меняли каноэ, раковины и всякие диковинки на железо, стеклянные бусы, одежду и другие предметы.
Этот рассказ служит веским опровержением широко распространенного мнения о том, что «цивилизованный человек» всегда борет в свои руки инициативу торговли с «отсталыми» народами. Он подтверждает также сообщения, полученные на век раньше иезуитами Клайном и Кантовой о господствующем положении Ламотрека и Волеаи, расположенных по обеим сторонам Ифалука. Тот факт, что каролинцы знали о Гуаме из песен и легенд, но не посещали его, дает возможность предположить, что в течение предыдущего столетия островитяне избегали контакта с Гуамом потому, что до них дошел слух о жестокости испанцев. В этих, да и в любых других ранних сообщениях нет упоминания о каких-либо регулярных связях группы Волеаи — Ламотрек с Япом и Улити или о каком-нибудь влиянии Япа. Возможно, что империя Яп не была еще образована, однако запутанность социальных отношений внутри империи дает основание предполагать наличие целой системы обычаев, складывавшихся в течение долгого периода.
После Уилсона сведения об Ифалуке оставил русский корвет «Сенявин», капитаном которого был Федор Литке. Это было путешествие вокруг света с остановками в Русской Америке[73], на Камчатке и в Микронезии. Барон фон Киттлиц, один из трех натуралистов, путешествовавших на борту этого корабля, оставил небольшое описание атолла[74], но более полный рассказ о посещении есть в отчете самого Литке. Он относится к апрелю 1828 года.
«Удаляясь к югу до широты 7° 20', легли мы на запад. В этой широте лежат вильсоновы Два острова, в которых мы теперь, по всем соображениям, не сомневались найти группу Ифалук, в чем и не ошиблись. Мы ее осматривали 22 марта. Она состоит не из двух, а из четырех островов, именно Ифалук, Моай, Элла и Фарарик, лежащих, как обыкновенно, в рифе, образующем лагуну до 5 миль в окружности. Группа эта населена относительно лучше других. Покуда мы в ожидании полуденных наблюдений лежали в дрейфе под ветром ее, нас окружало до 25 лодок, в которых круглым счетом было до 100 человек островитян, отличавшихся, если не внешним видом, то по крайней мере шумливостью, от всех каролинцев, доселе нам известных. Все хотели на судно, так что их силой должно было отгонять; все просили есть; все предлагали на продажу раковины, ткани и даже лодки и очень умели соблюдать во всем свою выгоду, наконец они обнаружили качество, к которому мы свидетельством Вильсона и некоторых китоловных шкиперов были уже приготовлены: один смельчак, выхватив из бортовой планки большой железный гвоздь (кофель-нагель), пустился с ним вплавь. В это время был на судне главный старшина группы; я объявил ему арест, покуда украденное не будет возвращено. Старик очень струсил; но все другие оставались покойны, уверяя, что гвоздь сейчас будет возвращен; и действительно, один старшина отыскал его на лодках и доставил, разумеется, требуя за услугу свою топор.
Покуда это происходило и я подарками старался успокоить старика-тамола, другой повторил тот же подвиг и уплыл с кормы, но через несколько минут через посредство тех же старшин должен был явиться сам с покражей. Этому хотелось мне для примера другим дать несколько ударов линьком, однако бедняк был и без того в таком страхе, что я его отпустил, и он, нимало не мешкая, убрался в свою лодку, покуда мы еще не одумались.
Нам по обыкновению стоило немалого труда спровадить честью гостей своих. Оставив их, пошли мы на W к группе Улеа и Улеай (Тринадцать островов Вильсона), которую и увидели к вечеру»[75].
Рассказ Литке о «бойком поведении» этих островитян дает возможность предположить, что ифалукцы тогда еще не страдали от европейцев, а визиты кораблей были так редки, что предосторожности, церемониал и нормы поведения по отношению к ним еще не выработались. Воровство не характерно для современного Ифалука, как, вероятно, и Ифалука времен Литке; просто местные жители не могли устоять перед искушением при виде невообразимого богатства, не хотели упустить благоприятной возможности и не ожидали наказания. Спутник Литке, ученый К. Мертенс, писал: «На всех посещенных нами низменных Каролинских островах мы находили тот же народ, то же гостеприимство и ту же приветливость, даже ту же веселость, которая составляет характерную черту этих островитян. Но пи на одном острове мы не встречали распутных нравов, которые полагают господствующими на всех островах Великого океана. Дальние странствия, предпринимаемые островитянами, их частые посещения своих соседей, даже европейских колоний, не изменили нисколько замечательной чистоты нравов их и не возродили в них желания присваивать себе незаконным образом достояние другого. Можно подумать, что дух торговли, их одушевляющий, рано научил их не посягать у других на то, что сами приобретали только трудом и чему знают настоящую цену»[76].
