Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах
Здесь были учителя из Швейцарии, немецкие мелкие буржуа, французские журналисты, итальянские коммерсанты, испанские молодые люди, о которых невозможно было сказать, чем они занимаются. На пароходе находились еще одна румынка, три англичанина, один японец, два негра и индиец.
В девять утра на корабле пили кофе. В одиннадцать завтракали под музыку. В большом ресторанном зале пели псалмы, и зал был полон. Четырнадцать священников на корабле посредничали между людьми и богом.
Катастрофа было нарушила распорядок жизни на пароходе. Но, когда вблизи оказался «Красин» и появилась надежда на спасение, жизнь на «Монте-Сервантесе» пошла по-прежнему.
Снова пили вино, молились богу и танцевали фокстрот.
От «Красина» отошла шлюпка с людьми. Шлюпка пристала к носовой части борта «Монте-Сервантеса». Красинский водолаз влезал в темно-зеленый скафандр.
На глубине тринадцати с половиной футов под водой водолаз обнаружил пробоину. Пробоина оказалась с правого борта от форштевня. Она имела почти четыре метра в длину, и ширина ее была больше метра.
На палубе «Красина» готовили деревянный пластырь в виде подушки на пробоину «Монте-Сервантеса».
Пономарев кликнул Кудзделько.
Боцман появился, как всегда вымазанный в угле и машинном масле, в блестевшей робе и в огромных кожаных рукавицах.
— Кудзделько, — сказал Павел Акимович, — ты того… ты объясни ребятам, что с вахтой теперь считаться нельзя. Понял?
— Понял, Павел Акимович. Какая там вахта, когда пароход, можно сказать, ко дну идет.
Кудзделько посмотрел в сторону громады «Монте-Сервантеса». Он прислушался:
— Черти, и в ус не дуют! А ведь в спасательных шлюпках сидели, пока мы не пришли.
И он качал головой, слушая звуки фокстрота, вылетавшие из открытых зеркальных дверей немецкого парохода.
Кудзделько, Исаичев и другие мастерили гигантский пластырь на пробоину «Монте-Сервантеса». Пароход продолжал держаться в том же положении, накренившись на правый борт и зарывшись в воду носом. Два отсека корабля были заполнены водой. Но отсеки держались крепко, вода не просачивалась в соседний трюм, и медленное погружение парохода для глаз оставалось почти незаметным.
— Знать бы, какие у них переборки между трюмами, — бормотал Павел Акимович, наблюдая за сооружением пластыря, которое происходило на палубе ледокола.
В то время как молодой Исаичев, забыв о еде и о сне, с товарищами своими сбивал доски для пластыря, Кудзделько хлопотал над водоотливными приспособлениями.
Люди на «Монте-Сервантесе» отправляли домой радиограммы.
Они объясняли, что задерживаются не по своей вине. На корабле были служащие, которые по радио просили извинения у своих шефов за невольное продление отпуска. Буржуа беспокоились о делах, которые были оставлены ими на срок больший, чем это казалось нормальным.
Но вот пассажиры «Монте-Сервантеса» сделали радостное открытие: нос их судна поднялся из воды на одиннадцать футов. Тогда разноязычная толпа пассажиров немецкого парохода сгрудилась на борту корабля, хлопала в ладоши, смотрела на стоявшего рядом «Красина», кричала «вив», «виват», «гох», «ура». Потом мужчины подали руки дамам, и все пошли в ресторанный зал завтракать.
На деревянном помосте играл оркестр. Помощник капитана «Монте-Сервантеса» вышел в зал, движением руки остановил оркестр и поздравил господ пассажиров. От имени капитана и от имени пароходной компании он объявил, что все обстоит совершенно благополучно, угроза исчезла, кораблю не угрожает ничто. В самое ближайшее время будут сделаны необходимые исправления и многострадальный пароход выйдет из бухты.
Господа пассажиры могут не беспокоиться.
Помощник капитана «Монте-Сервантеса» пожелал пассажирам доброго аппетита, здоровья и, раскланявшись, вышел.
Пробоина в правом борту немецкого корабля была заделана пластырем, изготовленным молодыми руками Исаичева.
Только теперь появилась надежда на откачку воды из затопленных трюмов.
Помпы «Красина» выбрасывали до тысячи тонн воды в час.
Люди работали круглые сутки, отказываясь от еды и забывая о сне. Исаичев ходил с осунувшимся лицом, он еле двигал ногами.
А Кудзделько, а матерый водолаз Желудев, а человек палубной команды Филиппов и другие люди советского ледокола с беспокойством следили за откачкой воды из трюмов «Монте-Сервантеса».
— Отсеки не освобождаются от воды, — разводил руками боцман Кудзделько, докладывая старпому Павлу Акимовичу.
Пономарев проверил работу помп, велел проследить, не пропускает ли воду только что поставленный пластырь, и, когда все оказалось в порядке, отправился к капитану немецкого корабля.
— На вашем корабле должна быть вторая пробоина.
Немец был удивлен заявлением красинского старпома. Он пожал плечами и позволил себе намекнуть, что если вода не откачивается из отсеков, то не потому ли, что в пластыре есть дефект?
Пономарев настаивал на своем. Он был уверен в пластыре и не сомневался в качестве помп.
— Ваше судно имеет где-нибудь еще пробоину, о которой никто не знает, — твердил Павел Акимович.
Немец морщился, пробовал рассмеяться и наконец объявил красинскому старпому, что «ничего не имеет против нового осмотра бортов парохода».
Водолаз Желудев спустился в мутно-зеленую воду и ощупывал, осматривал левый борт немецкого корабля. Пономарев дожидался Желудева на шлюпке.
— Есть! — закричал Желудев, вылезая из скафандра.
— Что есть?
Желудев жадно глотал свежий воздух. На его огромных растрепанных усах висели капельки пота.
— Пробило его и с левого, — заметил усач.
Левая пробоина «Монте-Сервантеса» расстроила пассажиров туристского корабля. В дансинге было совсем немного народу.
Люди нервничали, ходили по променаддеку и громогласно обсуждали событие.
На «Красине» шло обсуждение печального открытия водолаза.
Старпом «Красина» вопросительно смотрел на своего капитана.
— Так как же быть, Карл Павлович? Нужно железо!
— Да ведь где взять, если нет его?..
— Железо нужно, — упорствовал Пономарев, — без железа не обойтись… Сами знаете… Я думаю, если поискать на корабле, то что-нибудь выкроить можно.
Пономарев хитро улыбнулся.
Эгги, как будто речь шла о пустяке, пожал плечами и будто невзначай заметил:
— Пробуйте, товарищ старпом. Пробуйте… Себя жалеть нам теперь не приходится…
Старпом, поднимая глаза на капитана, нерешительно говорил:
— Если, скажем, лист, другой или третий… оторвать от палубы в машинном…
Капитан махнул рукой.