Виталий Волович - На грани риска
Я внимательно прослушал наставления экс-кладовщика и про себя подумал, что придется немало повозиться, прежде чем я научусь разыскивать нужные продукты.
– Ну как, все усвоил? - спросил Дмитриев и, не дожидаясь моего ответа, сказал: - Тогда пошли в кают-компанию. Ты теперь будешь там главным.
После сумрачного, загроможденного продуктами склада кают-компания, освещенная тремя маленькими, но горевшими довольно ярко лампочками, показалась светлой и просторной. Справа от входа стоял длинный, сколоченный из папиросных ящиков стол человек на шестнадцать, покрытый потрескавшейся, некогда зеленой с цветочками клеенкой. Стулья заменяли обшитые брезентом банки с 15-суточными пайками и кое-как сколоченные табуретки. В дальнем конце виднелась полка с двумя-тремя десятками книг. Поскольку дрейф - это все-таки плавание и льдина - почти что судно, на станции с первых дней привилась морская терминология. Столовая называлась кают-компанией, кухня камбузом, повар - коком, а дежурный - вахтенным.
Камбуз располагался здесь же, слева от двери. Небольшой разделочный стол, покрытый многочисленными шрамами, две газовые двухконфорочные плиты, фанерный ящик-шкаф со стопками плохо вымытых тарелок, закопченный громоздкий алюминиевый бак литров на сорок, груда кастрюль и сковородок различных размеров.
Сбоку у разделочного стола выглядывал толстый черный шланг с медным краником на конце. По нему на камбуз поступала вода из большой цинковой бочки, установленной за палаткой. В обязанности вахтенного входили заготовка чистого снега, заполнение им бочки, которая разогревалась АПЛ - авиационной подогревательной лампой, похожей на гибрид паяльной лампы с примусом. Чтобы вода не замерзала в шланге, его тщательно укутали в оленью шкуру.
– Ну вот, командуй! Желаю успеха! - Дмитриев помахал рукой и шагнул за порог.
Я зажег две конфорки и присел на край табуретки. Итак, с сегодняшнего дня я кок дрейфующей станции и по совместительству врач.
Как ни парадоксально, но в штатах дрейфующей станции по совершенно неведомым причинам должность повара, так же как и врача, не была предусмотрена. Эту нелегкую обязанность несли по очереди все пятнадцать человек, кроме Сомова. Такой порядок обеспечивал разнообразие в меню станции, ибо каждый вахтенный по камбузу пытался внести что-то свое в меню, и заодно ограждал неудачливого кулинара от критики ("Сегодня ты, а завтра я"). Правда, на зимний дрейф главсевморпутское начальство все же "выбило" одну дополнительную штатную единицу. Конечно, ее отдали повару. А как же быть с врачом? Ведь в полярную ночь, при полной изоляции, за тысячу миль от берега врач тоже необходим. Выход предложил Водопьянов - совместить должность повара и врача в одном лице. Так и поступили.
И вот я сижу в глубоком раздумье: с чего начать? Вся надежда на толстую "Книгу о вкусной и здоровой пище", которую я с большим трудом выпросил перед отъездом у мамы. Она никак не могла понять, зачем в Москве мне понадобится этот кулинарный гроссбух. Никакого разумного объяснения я дать не мог, только промямлил, что "собираюсь в одну экспедицию и письма писать буду редко", чем поселил надолго тревогу в сердцах родителей.
Пора приниматься за дело. Я зажег еще две конфорки, сбросил куртку и, обвязавшись полотенцем, "заступил на семимесячную вахту на камбузе".
x x x
Прилет Задкова назначен на 1 ноября. Этого события все ждали с огромным нетерпением. Но когда до прибытия самолета остались последние минуты, всех охватило беспокойство. Видно, история с машиной Осипова у всех оставила на сердце зарубку.
Летит! Как только вдали послышалось шмелиное гудение, по команде Комарова вдоль полосы вспыхнули огни двух десятков сигнальных костров, и дымные языки, венчающие багровое пламя, заколыхались под порывами ветра.
В ночном мраке блеснули цветные огоньки - зеленый и красный. С шипением взлетела ракета: посадка разрешена.
Задков притирает машину прямо у пылающего "Т". Самолет мчится в снежной метели, поднятой четырьмя винтами, и, скрежеща тормозами, останавливается за много метров до конца полосы. Все не сговариваясь крикнули: "Ура, ура, ура!!"
Впервые в истории авиации тяжелая четырехмоторная машина совершила посадку на льды в полярную ночь. Это, конечно, своеобразный рекорд, но это и трудовые будни полярных летчиков. Задков привез несколько десятков баллонов с газом. Теперь нам никакой мороз не страшен. Наскоро выпив кружку чаю, Никифорыч отправился "поглядеть" полосу. Он, как всегда, сдержан и неулыбчив, но по выражению глаз можно судить, что осмотром вполне удовлетворен.
Самолет уже готов к вылету. Ждали только Сомова. У Михаила Михайловича так "разыгрался" зуб, что он больше не в силах терпеть боль и отправляется на прием к зубному врачу... за полторы тысячи километров.
Улетевшего Задкова сменил неутомимый Титлов, и снова наши запасы пополнились множеством необходимых вещей.
Погода стоит отличная. 2 ноября вновь прилетел Задков. С ним вернулся Сомов и в кают-компании, все еще держась за щеку, с юмором рассказывал о шмидтовском стоматологе, который, изнывая от любопытства, осторожно пытался выведать, откуда на Полярке загадочный молчаливый пациент, явно не местный, когда за неделю с материка не пришло ни единого самолета.
Задков, улетая, оставил запись в вахтенном журнале:
"Нельзя не отметить и не оценить по достоинству напряженный труд коллектива, в сочетании с российской смекалкой, в создании посадочной площадки на паковом льду. Площадка совершенно ровная и поддерживается в хорошем состоянии. Неоднократным приемом самолетов различных типов, включая четырехмоторный тяжелый корабль, полярной ночью коллектив открыл новую страницу в освоении Центрального Полярного бассейна".
Механики самолета подложили мне свинью, и не столько в переносном смысле, сколько в прямом: в большом брезентовом мешке оказалось двое живых поросят. Их притащили прямо к нам в палатку, решив, что это - лучшее место для сохранения живности. С появлением поросят я оказался в положении той самой бабы, "у которой не было хлопот". Немедленно в нашей палатке появились многочисленные советчики-остряки. Зато Ропак в совершеннейшем восторге! Он то и дело ложится рядом с продрогшими, испуганными хрюшками, пытаясь лизнуть их в черный холодный пятачок.
4 ноября в два часа ночи Н-556 пришел в свой последний, восьмой рейс. На льдину доставили давно обещанный автомобиль ГАЗ-67.
– Он еще нам послужит, - радостно повторяет Комаров, любовно разглядывая разобранную на части машину.
Но даже осчастливленный Михаил Семенович не мог скрыть грусти, которой мы были охвачены в эти короткие минуты перед расставанием. Ведь это последний прилет. С ним обрывается связь с землей. Конечно, радио - "это вещь", как любит повторять Комаров, но наше радио, к сожалению, это "вещь в себе". Мы в последний раз молча садимся перед отлетом за стол. Ну что же, "присядем, друзья, перед дальней дорогой...".
