Владимир Санин - Не говори ты Арктике – прощай
Неоднократно бывать в Арктике и не увидеть Землю Франца-Иосифа — то же самое, что постоянно наезжать в Ленинград и ни разу не посетить Эрмитажа. Но если для последнего достаточно выстоять трехчасовую очередь, то на ЗФИ попасть можно лишь по счастливой случайности. Она и подвернулась: Освальда попросили срочно доставить груз в обсерваторию имени Кренкеля и вывезти оттуда ленинградцев-киношников. Ну а для того чтобы вертолет, нужный на ЗФИ всем станциям, не разорвали на части, Лукин решил лететь сам и пригласил меня с собой.
Ожерелье из ста восьмидесяти шести жемчужин-островов, краса и гордость Арктики — Земля Франца-Иосифа. Ее захватывающая история полна до сих пор не разгаданных тайн, полярных одиссей, трагичных и завершившихся благополучно экспедиций. А сколько славных имен, сколько надежд и жестоких разочарований! Наверное, другого такого архипелага на Земле нет — уж во всяком случае, в северном ее полушарии.
Пересказывать историю ЗФИ нет смысла — она описана во многих книгах. Но о нескольких эпизодах, из-за своей невероятности вызывающих какое-то суеверное чувство, я напомню — по ходу повествования.
Одно признание: к этому полету — а состоялся он почти через месяц после знакомства с Освальдом — мое отношение к вертолетам сильно изменилось. Первой любви, незабвенному ЛИ-2, я не изменил, но и вертолет занял свое место в моем сердце. Я очень быстро обнаружил, что, если надеть шумозащитные наушники, недостатков у вертолета нет. Скорость? Так я никуда не спешу. Радиус действия? Так шестьсот километров от Среднего до ЗФИ пролетели без заправки. А вот преимущества вертолета я оценил очень высоко, особенно во время третьего полета (который по хронологии был вторым, но в интересах сюжета я отодвинул его к концу). К тому же общение с Освальдом и его экипажем было самостоятельным удовольствием: их традиционные вечерние чаепития пользовались на Среднем успехом, которому позавидовали бы фирменные эстрадные представления. «Прилетел Освальд, вечер открытых дверей!» — проносилось по гостинице. Год прошел, а как наяву вижу: за столом, на стульях и табуретах, на койках сидят повсюду летчики, а бортмеханик Женя Николаев разливает чай и поясняет хохочущей публике, откуда у него такая богатая эрудиция: «А меня учили на Келдыша в школе для одаренных детей». История за историей, песни под гитару и под баян, шутки, розыгрыши, громовой голос командира АН-2 Александра Артамонова, гиганта весом за сто тридцать килограммов: «Дайте слово глухонемому!»; потом вдруг неожиданный поворот от юмора к лирике — это Юрий Яковлевич Карнаухов, старейший полярный радист, под аккомпанемент баяна поет песни военных лет…
Из записной книжки: «Интереснейшая личность — бортмеханик Освальда Женя Николаев, с его необыкновенно живой и выразительной физиономией лжепростачка. Чуть не умер от смеха, когда он, широко разинув пасть, ревел под баян: „Увя… я… ли ро-о-зы!..“ Артист! Встретил бы такого опытный режиссер — Володя наверняка потерял бы своего бортмеханика».
И далее. «Как жаль, что не записывал рассказы летчиков во время чаепитий. Вытащишь карандаш — и вся непосредственность мгновенно исчезнет… Вот, например, такая история — записал ее по памяти на следующий день. Нынешний командир АН-26 П. в свое время совершил вынужденную посадку и, как говорят летчики, „развалил“ АН-2. Ему предложили: либо внести восемь с половиной тысяч рублей, либо через неделю под суд. Собрались друзья, он им сказал: „У меня на книжке всего тысяча триста, суда не миновать“. И через два часа на его столе лежали восемь с половиной тысяч, собранные друзьями. П. растрогался: „Как же я с вами рассчитаюсь, ребята?“ А они: „И думать не думай, сегодня это с тобой случилось, завтра с нами“.
Бухта Тихая навеки связана с именем Георгия Седова. Он и назвал ее Тихой — весной 1913 года, когда «Святой Фока» пробился к южной оконечности Земли Франца-Иосифа. Отсюда Седов, немощный, больной, но неукротимый духом, с двумя спутниками отправился в поход к Северному полюсу — с запасом продовольствия, которого могло хватить лишь в один конец. Донкихотство? Оно никогда не было для меня бранным словом, тем более когда речь идет о человеке, для которого идея водрузить русский флаг на полюсе была дороже жизни. Полярники глубоко уважают руководителей блестяще организованных экспедиций, восхищаются холодной рассудочностью непобедимого Амундсена и научной одержимостью Нансена, но все без исключения склоняют головы перед светлой памятью отправившегося в безнадежный поход Седова. Потому «безумству храбрых поем мы песню», что оно, как ничто другое, великой силой примера пробуждает в людях благородные чувства, заставляет сильнее биться сердца. Я всегда стоял на том, что «безумство храбрых» — высшее проявление человеческого духа на всем протяжении бурной истории человечества. Каждый из нас, подумав, припомнит десятки примеров, когда ради светлой идеи люди шли, условно говоря, «с запасом продовольствия в один конец» — на подвиг и на смерть.
А спустя шестнадцать лет в бухту Тихая вошел ледокол «Седов», чтобы создать на ее берегу первую советскую полярную станцию, на которой остались зимовать «семеро смелых», и среди них — радист Эрнест Кренкель. С той поры станция расширялась, потом, в шестидесятых годах, была законсервирована, и в тот день, когда наш вертолет там приземлился, на берегу стояло около десятка заброшенных домиков и ангар с полусферической крышей. Не повезло с погодой: солнце было напрочь закрыто облачностью, и прославленная в литературе фантастической красоты скала Рубини-Рок, отвесной скалой возвышавшаяся в бухте, была не так эффектна, как в солнечный день, когда она, по рассказам очевидцев, и в самом деле выглядит рубиновой.
— Юрий Яковлевич, — обратился Освальд к радисту, — расскажи непосвященным, как ты около Рубини морские ванны принимал, а потом в этом доме обсыхал и отогревался… Смотри, а какой-то хулиган в твоем доме окно высадил. Зайдем?
Я думал, Освальд шутит, но Юрий Яковлевич подтвердил: да, принимал ванны. В 1977 году «Аннушка», на которой он летал радистом, произвела посадку в бухте Тихой — и в несколько минут ушла под лед. Экипаж благополучно выбрался, и аварийную радиостанцию успели вытащить; Юрий Яковлевич сообщил на базу о том, что произошло, и за экипажем на исходе суток прилетел вертолет. А в ожидании выручки экипаж и отогревался в домике, куда мы вслед за Освальдом направились. Полярный детектив! Оконное стекло, судя по тому, что помещение не занесено снегом, выбито совсем недавно, а на полу следы крови. Медведь? Так зачем ему вылезать из окна, если дверь открыта? Или он здесь пировал? Но следов пиршества не видно. Словом, мы терялись в догадках.[11]
