Путешествие в Московию 1664-1665 - Николаас Витсен
16 мая.
В субботу посол снова послал в приказ за ответом, но там притворились глухими. Один из наших толмачей, крещеный еврей, бывавший в Амстердаме и в Италии, сказал в пьяном виде одному русскому, который у нас на посольском дворе ругал голландцев людьми без короля: "Что? Голландцы могут сделать больше, чем царь и польский король вместе взятые, они повсюду бывали и хорошо известны". Это было сразу передано, и ему стоило трех-четырех рублей, чтобы вымолить молчание того, кто об этом знал, иначе он наверняка получил бы кнут или ссылку.
17 мая.
Когда приставы в последний раз пришли к нам, посол подарил каждому из них по большому серебряному кубку, что они охотно приняли, уверяя посла в своем добром отношении; жалели, что не все кончилось как хотели бы, но что это не их вина, и т.д. Когда они ушли, Семен прислал толмача с просьбой к послу, нет ли для него шляпы; ему подарили красивую шляпу. Князь Яков прислал одного из дворцовых юнкеров пожелать послу счастливого пути. Посол отправил одного из наших к нему с ответным визитом. Князь хотел подарить ему две золотые монеты, но он не взял. Посол отправил князю в подарок простые сбруи от проданных ему лошадей, за что тот обещал послу подарок, что, однако, не выполнил. Князь просил посла прислать ему своего кучера к новым купленным у него лошадям, чтобы он разок правил; кучера послали, и они проехали раза два мимо дома Барятинского. Очевидно, между этими знатными людьми была теперь ненависть.
18 мая.
День 17-го прошел в упаковке нашего багажа. В понедельник, 18-го, рано утром, посол еще дважды посылал узнать, будет ли ответ, но — ничего! После этого мы немедленно, так как здесь больше нечего было делать, да и нечего есть и пить, поставили наши вещи на телеги и уехали из Москвы в десятом часу этого дня. У нас было 80—90 багажных повозок, карета для посла, 6 повозок для отдыха офицеров, мы же все ехали больше верхом на белых лошадях царя; посол в карете, запряженной шестью лошадьми; старший конюший ехал впереди; совсем не было стрельцов, т.е. никаких пышных проводов. Князь Яков еще раз прислал своего дворецкого, чтобы пожелать послу счастливого пути, предлагал свои услуги и благодарил за дружбу. Он пожелал еще устно попрощаться с послом, просил прислать к нему за продуктами, если в первую ночь пути мы остановимся вблизи его поместья, нас там встретят по-дружески. Приставы пришли в этот день еще раз и привели послу в подарок лошадь из царской конюшни; при этом Иван произнес речь, перечислив титулы царя.
Как только мы выехали из города, приставы стали молча прощаться, так что посол начал говорить первым: просил поблагодарить Его Царское Величество от своего имени за прием и за все. Они взяли на себя обязанность все передать, пожали ему и нам руки и, сказав "прости", уехали. На прощание Иван еще раз просил меня продолжать дружбу. Здесь мы все, кроме посла, который ехал на своей лошади, сели на маленьких лошадей от подвод. Нас провожали 12 верст[280], почти все — наши соотечественники — офицеры и купцы. На склоне горы около речки мы разбили палатки, из телег устроили лагерь. Здесь купцы роскошно угостили посла, а на следующее утро они уехали.
Пристава, которого нам дали для сопровождения, зовут Алексей Иванович [Баранов], он дворянин из Пскова, сотник. Еще нам дали в путь 30 стрельцов. Сейчас уже очень жарко, да, жарче, чем у нас в самое жаркое время года.
19-го мая мы оставались весь день на месте, чтобы удобнее запаковать багаж.
20 мая.
Из этого ночного лагеря отправились после второй ночи рано утром и проехали 18 верст, до Черкизова. Там остановились на плоскогорье поесть; перед отъездом мы с несколькими из наших соотечественников еще попировали, они угощали посла, какое внимание!
В полях и лесах было теперь очень хорошо, слышно было пение птиц.
Когда мы выезжали из Москвы, был день святого Николая — большой праздник с процессиями и церемониями[281].
Простояв 3-4 часа, мы продвинулись еще на 12 верст. Отсюда посол через пристава передал свое удивление: подаренная ему лошадь оказалась слепой на один глаз, и слуга, который ее привез, забрал попону с собой. Он отослал бы ее [лошадь] обратно, если бы пристав посмел ее взять.
Проехав 12 верст, мы разбили палатки недалеко от деревни Радумля.
21 мая.
В Мошницу мы прибыли в 10 часов утра 21-го. Здесь остановились на день, это на 57-й версте от Москвы и 25 верст от прошлого лагеря[282].
22 мая.
Тут мы остановились на ночь из-за плохих дорог, погоды и испорченных бревенчатых мостов. Уехали отсюда за час до рассвета и продвинулись на 4 мили до реки Ямуги, в 5 верстах от Клина, у возвышенности. Сюда пришел ответ из Москвы о слепой лошади, а именно, что, когда подарили лошадь, получатель ничего не сказал, значит, у нее были оба глаза, так что, наверное, она потеряла глаз из-за небрежности [приемщика]. Что касается попоны, то царь не привык дарить лошадей с попонами; все же пристав приведет лошадь на постой и осмотрит ее.
Отсюда прибыли мы вечером в Завидово, в поле. Но прежде, чем продолжу, скажу немного о городе Москве: говорить много нет нужды, многие ее описывали, и многим она знакома. За три часа на лошади быстрым ходом я объехал ее деревянные стены; кроме деревянных, есть еще белая и красная каменные стены, последняя идет вокруг замка [Кремля]. Большинство домов деревянные, дворы в беспорядке; на улицах бревенчатые мостовые, грязные, вонючие лужи никогда не чистят. Люди с некоторым положением ездят в каретах или верхом. Через город текут реки: Яуза, Москва и Неглинная; он лежит и на возвышенности и в низине, по рельефу гор. Кремль, жилища и церкви все из камня, хорошо построены, большинство по итальянскому образцу; церквей очень много, самая старая во всей Москве стоит во внутреннем дворе[283], куда не позволено входить ни одному иноземцу; хотя они и построены по итальянскому образцу, но расположены все же беспорядочно. О золотом кресте и позолоченном остроконечном верхе колокольни слыхали все; так же известен и большой колокол, который стоит там
