Януш Камоцкий - Встречи с Индонезией
На следующий день едем в храм Вишну — Перумаль. Вишну не имеет отношения к обрядам, связанным с почитанием Субраманиама, все дело в том, что двор его храма очень удобен для грешников, готовящихся к самоистязанию, и имеет выход на широкий проспект. Кроме того, он расположен на достаточном, но не слишком большом. расстоянии от храма на Тэнк-роуд. А это важно, потому что шествие самоистязующихся должно быть не слишком продолжительным, чтобы они могли дойти до конца, ни разу не лишившись чувств.
В храме сильно пахнет ладаном. Непрерывно грохочут барабаны. Настроение у всех праздничное, приподнятое. Суетятся продавцы напитков и сластей, среди них — одетые в белое мужчины, продающие павлиньи перья.
Между тем в разных концах храмового двора готовятся к шествию кающиеся грешники, которые две недели перед этим, настраиваясь на определенный лад, размышляли и постились, чтобы спокойно вынести боль. Друзья и близкие героев сегодняшней Церемонии воскуряют благовония, бьют в барабаны, танцуют, что-то выкрикивают, молятся — делают все, чтобы поддержать их силы. Жрец осыпает их священным порошком, который представляет собой смесь трав и составной частью которого является высушенный коровий помет. Во всяком случае, каков бы ни был сакральный смысл этого порошка, он имеет свойство останавливать кровь и делать кожу менее чувствительной. Жрец проводит вдоль тела грешника горящим благовонным факелом, затем ставит этого человека на две утыканные железными гвоздями дощечки, после чего на него надевают широкий пояс с торчащими металлическими стержнями, на которых держится громоздкая конструкция — кавади.
Полукруглой формой кавади должны напоминать колеса повозки Субраманиама. Само слово «кавади» восходит к старотамильскому названию жертвы, которую несут на плече. Кавади чаще всего деревянные, тяжелые, их украшают цветами, фигурками, священными картинками и особенно павлиньими перьями. Сегодня самоистязующиеся будут нести их на плечах, что соответствует первоначальному значению слова. Те кавади, которые сейчас под наблюдением жреца готовят и украшают к празднеству, — иные. Они сделаны из металла и напоминают две поставленные рядом половины велосипедных колес. Помимо павлиньих перьев, статуэток и картинок они украшены, если можно так выразиться, бесчисленными длинными металлическими, заостренными на концах иглами, символизирующими копья воинов Субраманиама. Иглы, снабженные цветными флажками на концах, продеты в специальные отверстия в металлической конструкции кавади. Ими прокалывают оттянутую двумя пальцами кожу на груди и спине. Число игл увеличивается, и человек становится похожим на огромного ежа; жрец посыпает раны желтым порошком. Порой губы мученика сводит судорога, тогда шествие приостанавливается. Громче гремят барабаны, ритмичнее движется круг друзей, резче звучит похожее на крик пение. Жертва успокаивается и указывает, куда следует воткнуть очередную иглу. Но это еще не все. В руки и ноги вонзают крючки, на которых подвешены какие-то зеленые плоды величиной с лимон; кроме того, специальными иглами прокалывают губы.
Разносится запах благовоний, со всех сторон грохочут барабаны. Атмосфера становится гнетущей. Туристы фотографируют как одержимые, словно весь этот обряд совершается специально для них. Я стараюсь держаться в стороне, не мешать. Многие иностранцы, не выдержав, уходят. Не упасть в обморок от этого зрелища действительно трудно. Долго еще меня будет преследовать запах ладана. Он присутствует во всех храмах, но нигде не бывает таким сильным, как здесь.
Наконец первые самоистязующиеся приготовились. Начинается шествие. Полиция приостанавливает движение: люди, несущие кавади, должны иметь перед собой открытую дорогу. Каждый из них окружен друзьями, которые следят за тем, чтобы никто не толкнул кавади. Малейший толчок может еще больше поранить кожу.
С треском разлетается на куски брошенный в воротах храма кокосовый орех, обрызгав всех находящихся поблизости соком.
Человек, несущий кавади, идет медленно, его глаза закрыты. Временами он переходит на танец, тогда над ним колышется все искусно построенное сооружение. Кружатся, сверкают среди флажков, игл и павлиньих перьев золотые и серебряные фигурки. Вокруг грешника, пригнувшись, танцуют его друзья. Один из них с книгой (или рукописью), продвигаясь спиной вперед, непрерывно поет. Когда кончается строфа, танцующие подхватывают рефрен. Певцы время от времени сменяют друг друга, порой среди них появляются женщины. Песнопение не приостанавливается ни на минуту.
Временами человек, несущий кавади, теряет силы. Тогда друзья заботливо его поддерживают, массируют ему ноги. Барабан гремит сильнее, а пение переходит в общий крик: «Лэль, лэль, лэль, лэль, лэль, лэль!» Этот крик и ритмичные прыжки производят некое магнетическое действие, возбуждая зрителей, и это возбуждение в конце концов передается ослабевшему. Он подхватывает ритм и опять начинает танцевать.
Сегодняшнее шествие не носит такого организованного характера, как вчерашнее. Каждая группа движется отдельно, останавливаясь всякий раз, как с храмового двора выходит очередной носитель кавади и его друзья. У одних проколоты тела иглами, у других щеки — длинными, более чем двухметровыми шпагами, у третьих проткнуты иглами только губы.
По сообщениям газет, в шествии 1970 года в Сингапуре участвовало рекордное число людей — пятьсот человек, вдвое больше, чем во время предыдущего праздника. Среди носителей кавади есть и дети. Рядом идут родители, которые легонько поддерживают сооружение, чтобы тяжесть не слишком сильно давила на детские плечи. Некоторые ребятишки, сгибаясь, несут кавади сами. У иных проколоты губы. Очень редко среди искупающих грехи можно увидеть женщину. Со спутанными волосами, с проколотыми щеками, губами, носом, исступленно танцует, время от времени вскидывая вверх руки. Полностью сознания не теряет и, заметив нацеленные на нее фотоаппараты, оживляется, движения становятся дикими, подбегает к объективу, потом отступает…
Если туристы относятся к шествию как к экзотическому зрелищу, то жители Сингапура смотрят на него серьезно и с большим пониманием. Иногда кто-нибудь из китайцев, обремененный, по-видимому, заботами и печалями, дает носителю кавади, точнее, кому-нибудь из его окружения (сам носитель не в состоянии протянуть руку) несколько долларов с просьбой помолиться за него. Среди индийцев, составляющих основную массу носителей кавади, вижу двух китайцев. Один из них несет кавади уже пятый раз.
Так они переходят с одной улицы на другую — весь этот путь, около четырех километров, можно пройти меньше чем за час. Носители же кавади проходят его за несколько часов. Под лучами тропического солнца через город с двухмиллионным населением тянется мрачная процессия, пляшут, согнувшись под тяжестью громоздких сооружений, измученные люди.
