В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев
Во дворцах императоров вместе с культом Конфуция продолжались и традиции конфуцианской музыки. Следы этого культа, в виде, например, великолепного набора инструментов строгой ритуальной музыки я видел в Пекине. Маньчжурские императоры также старались воскресить эту классическую, но мертвую музыку, устроив в своих дворцах пышные, сделанные по самым ученым трактатам, наборы древних музыкальных инструментов.
Культ уставной музыки сохранился в изящной классической литературе в виде од, поэтических и прозаических трактатов, посвященных музыке.
Однако конфуцианский канон высшей музыки, имеющей целью вызвать в человеке ощущение мировой гармонии, был достаточно извращен уже при жизни Конфуция, а тем более в последующие века. Вот характерный текст из классической книги о церемониях («Лицзи»): «В нынешней музыке мимы подходят и отходят сгибаясь. Дошло до шутов, карликов — они словно обезьяны! Вместе у них и мужчины, и женщины: понятия не имеют об отношениях между отцом и сыном. После музыки нельзя о ней ничего сказать и тем более, говорить о древности. Вот какова нынешняя музыка!» Китайская история хранит имена актеров-музыкантов, боровшихся за продолжение древних традиций в музыке, за ее идеальную чистоту и строгую уставность. В VI в. жил великий музыкант — актер Вань Бао-чан[62]. В своем искусстве этот человек был положительно виртуозен, играл на чем попало, на чашках и тарелках, чем приводил всех в неистовое изумление, ибо умел выявить тональность на любом предмете лучше, чем профессионал на наилучшем инструменте. К его времени оказалось, что музыкальная система пришла в полное расстройство, и государству, хранящему общеобязательный культурный завет Конфуция, следовало немедленно установить официальный музыкальный регламент для жертвоприношений. И вот Вань, хотя его профессия актера была совершенно неприемлемой для государственной деятельности, был привлечен к этому государственному совещанию. Вань произнес страстную речь о том, что, когда в музыку вносится явная печаль или явный ропот, эта музыка — сплошной разврат и в ней нет тех благородно уставных звуков откровения, исходящего из древности, о которых учил Конфуций. И он просил разрешения реорганизовать всю музыку придворного ритуала на точнейших математических данных древности. Он написал трактат в 64 тома, обсуждавший полностью теорию гаммы и тембра в зависимости от длины струн и размещения колков. Всего у него получилось 84 основные музыкальные мелодии и 1800 их вариантов. Понятно, что все давались диву, ибо как можно восстановить давно уже забытое искусство[63], и зло над ним посмеивались. Предложили ему самому исполнить эту музыку, рассчитывая, что тут все его выкладки потерпят аварию.
Однако, как свидетельствует история, он стал играть и петь с легкостью и непосредственностью совершенно изумительной. Тогда ему дали исправить все музыкальные инструменты. Получились тембры точно такие, как о них говорит конфуцианское учение, «строго пресные», т. е. восходящие к великим основам в их величавой простоте и лишенные всякой современной окраски. Понятно, что современникам Ваня эти его фокусы не нравились, и чиновники музыкального придворного отдела сумели ловкими интригами оклеветать Ваня и провалить все дело. Слушая музыку, которую ввели против его теории в официальный культовый обиход, Вань Бао-чан стоял и горько плакал. «Когда в музыке царит страстность, резкость и томительность, — сказал он, — то государству остается мало жить. Ясно, что будет резня и всему конец».
Я нарочно привел всю эту, столь общечеловечески понятную, историю, чтобы показать то совершенно особое, Европе неизвестное положение, которое занимала музыка в конфуцианском государстве, а вместе с тем и роль актера, героически выступающего на страницах китайской истории, несмотря на его униженное, как и в других странах, положение.
23 августа. Снова проезжаем мимо храма Лун-вана, Царя Драконов. Возчик с глубокой верой рассказывает мне, какими признаками должна обладать змея, чтобы быть сочтенной за дракона: она должна иметь квадратную голову и красное пятно на лбу. Один житель побережья Хуанхэ поймал такую змею и на медном подносе отнес в храм Лун-вана. Там он поклонялся ей, но она... удрала.
Проходим мимо затейливых пайлоу, встречаемых мной только в Хэнани. Пайлоу — это одна из наиболее характерных деталей китайского храма, представляет собой арку, посвященную какому-нибудь божеству. Через эти пайлоу выносят статуи божеств во время торжественных процессий, через них проходит в храм император. Пайлоу также воздвигаются самостоятельно, как отдельные памятники. Нередко они сооружаются в честь добродетельных женщин. Культ женской добродетели в Китае повсеместен. В городах, селах и просто в полях можно встретить арки, памятники, стелы, восхваляющие образцовых женщин. «Портал в честь истинной и правой стези и доблести ее», только что виденный нами, — весьма типичен.
Учение Конфуция о твердом, прямом, неуклонном, со строгими правилами поведения (ли) одинаково касается и мужчин, и женщин. Для женщины: быть верной мужу, служить свекрови, как родной матери, свекру — как отцу; быть покорной, послушной; овдовев, снова замуж не выходить. Однако это последнее тут же перешло из обязательства в пожелание, которое конфуцианским государством поощрялось в высокой степени: биографии образцовых женщин, публичный культ женской добродетели (дэ), титулы при жизни и по смерти, арки, памятники.
«Камень исключительно верной жене» можно увидеть всюду. Надпись обязательно рассказывает историю ее вроде следующей: Муж умер. Детей не было; служила свекрови, как дочь. Та велела ей выйти замуж. Не послушалась, и так до смерти свекрови, и до своей смерти. Когда она умерла, из земли вдруг вылез камень. Назвали его «камнем верной жены». Иногда рассказывается о невесте, которая осталась верной умершему жениху, и т. п. Имеется целая литература наставлений женщинам, ссылающаяся на исторические примеры образцовых женщин. (Примеры обратного поведения жен и вдов в эти наставления, конечно, не входят, хотя в литературе, как и в жизни, их немало. Муж, умирая, просил жену не выходить замуж, пока не остынет труп. Жена... стала обмахивать труп веером (новелла).
Нажим на строгость
