Михаил Шевцов - Дорога в Ауровиль
В самолете я все время поглядываю в окно, но ничего, кроме плотного слоя облаков, не вижу. Только перед самой посадкой в них появляется небольшой просвет, в котором можно разглядеть тонкую полоску пляжа.
Гоанский аэропорт Даболим. Небольшая площадь под крышей, куда подъезжают таксисты, а за ней льет дождь, которому конца не видно. По дороге движется широкий пузырящийся поток воды.
В целях экономии я планировал ехать в Мандрем на автобусе, однако сейчас и речи не может идти о том, чтобы добежать до остановки.
Знакомлюсь с молодыми ребятами из Швеции – они едут в Арамболь – и сажусь вместе с ними в такси.
Быстро темнеет. Дождь то прекращается, то начинается снова. Лобовое стекло потеет, и водитель остервенело трет его рукой. Тропики или средняя полоса России – любое окружение становится однообразным в ночном дожде.
Водитель вдруг резко тормозит. Прямо на дороге стоит голый по пояс пьяный человек, весь разрисованный краской, которая под струями дождя стекает по его телу разноцветными ручейками. Он размахивает руками, в одной из которых сжимает поблескивающую в темноте бутылку.
– Холи[31]! – радостно кричит водитель и давит на клаксон. – Сегодня Холи! Хэппи Холи!..
Дождь прекратился, когда мы приехали. Я выгрузил чемодан на мокрый песок. Такси развернулось и исчезло среди деревьев.
«Санесет» казался вымершим. Во всех окнах темно. На столах во дворе после дождя блестели мокрые капли.
Я втащил чемодан на крыльцо и вдруг обнаружил спящего на циновке у входа человека. Он открыл заспанные глаза. Молодой парень лет двадцати с удивлением смотрел на меня.
– Привет! – говорю. – А где все? Ксюша где?
– Не знаю, – ответил он. – Я сам только что приехал.
– Откуда?
– Из Москвы.
– Ну и как там?
– Холодно, – сказал парень и почему-то поежился. – Думал, приеду, буду загорать. А тут дождь идет.
– Надеюсь, что ненадолго. Не сезон сейчас для дождей.
Я посмотрел на залитую водой аппаратуру в открытом чилл-ауте. Похоже, для хозяев дождь тоже был неожиданностью.
– Телефон есть? – спросил я. – А то моя симка здесь не берет.
Парень достал трубку и протянул мне. Я набрал номер Ксюши.
– Привет! – услышал я знакомый хрипловатый голос. – У вас дождь идет?
– Уже нет, – ответил я.
– А здесь льет, как из ведра. Приеду, как только перестанет – неохота мокнуть. А ты пока располагайся. Там в свободных комнатах ключи в дверях торчат.
Еще пять дней в «Сансете» в веселой компании пролетели незаметно. Дождей, к счастью, больше не было, и я вовсю наслаждался ласковым морем, которое здесь, конечно, намного лучше, чем на восточном побережье.
Но странное дело – в Гоа мне совсем не хотелось оставаться. Другое дело – снова вернуться в Ауровиль. Там у меня в последние дни появилось ощущение сродни чувству призывника перед отправкой в армию. Здесь же все было комфортно, приятно, расслабленно и… совершенно бессмысленно. Я даже с трудом находил, о чем можно разговаривать с симпатичными, на самом деле, ребятами, меня окружавшими. Дни сменяли друг друга – похожие, как близнецы.
Попутчики в самолете произвели еще более скучное впечатление. Сидевшая рядом со мной женщина рассказывала мне про достоинства и недостатки отеля, в котором она жила, о диких и некультурных индусах, и страшно удивлялась, как можно ездить по Индии в одиночку, без гида и туристической путевки.
И вот – Москва. Жена с сыном в толпе встречающих вглядываются в лица выходящих в зал ожидания туристов. Я уже совсем близко, но меня они не признают. Машу рукой почти у них перед носом. «Ну, наконец-то! Приехал! Загорел-то как!..»
Мы идем вдоль бесконечных стоек регистрации. Я все еще в шортах и в майке (хорошо, что не в шлепанцах!) Проходящие мимо люди, все, как один, поглядывают на меня – такого внимания к своей персоне я не наблюдал даже в индийской глубинке.
В туалете надеваю джинсы, свитер и куртку. Чувствую себя во всем этом отвратительно – наверное, такие же ощущения были у Пятницы, когда Робинзон сшил ему первый костюм из овечьих шкур. Тем не менее все это не спасает от непривычного холода на улице.
В электричке напротив нас сидит небритый дядька в телогрейке с банкой пива в руках. Он поглядывает на меня мутным взглядом, потом отводит глаза и принимается разглядывать свои ботинки.
Рядом – тетка, укутанная в шарф до кончика носа, с кроссвордом. За ней, на следующем ряду – парень в наушниках глядит в пространство пустым взглядом.
Я смотрю сквозь холодное стекло на унылый безжизненный пейзаж – ровный покров снега, цветом похожий на сигаретный пепел, утыканный голыми черными деревьями.
И тут луч заходящего солнца пробивается сквозь плотный слой хмурых облаков. Вспышка света озаряет застывшее пространство, и снег начинает меняться. По его поверхности пробегают перламутровые волны, словно теплый ветер заставляет его быстро таять. То тут, то там вспыхивают багряные блики. Снег начинает сверкать, искриться, переливаться разными цветами, будто психоделическая галлюцинация, и вдруг становится изумрудным, как вода норвежского фьорда. И я вижу, что никакого снега на самом деле нет, а все пространство вокруг – ковер зеленой травы, раскинувшийся под голубым небом. Впереди над землей парит широкая крона баньяна. А за ней блестит на солнце золотой купол.
Поезд продолжает мчаться сквозь пространство, но стук колес уже не слышен – воцаряется тишина. Вагон наполнен золотым сиянием. Железные ручки сидений, оконные рамы, алюминиевые полки сверкают, будто сделанные из благородного металла. Теплый закатный свет озаряет лица людей, с изумлением смотрящих в окна на диковинные деревья, цветущие кусты и сверкающий храм. Мужик забыл про свое пиво. Тетка выронила журнал с кроссвордом. Все замерли, завороженные волшебной картиной. А в глазах у них – тот самый восторг, который бывает у детей, столкнувшихся с чем-то раньше невиданным и прекрасным.
Но через несколько мгновений узкий просвет в облаках затягивается, зеленый ковер быстро тускнеет и снова становится бледно-серой пеленой, в которой растворяются цветы и густые кроны деревьев. Яркие пятна гаснут и исчезают. Последним пропадает золотой купол.
Опять за оком снежное поле под серым небом и черные, словно сгоревшие деревья. И снова слышен мерный стук колес.
Мужик в телогрейке вздыхает и делает глоток пива.
Тетка, чертыхнувшись, поднимает с пола свой журнал.
Парень в наушниках отворачивается от окна, а взгляд его, еще минуту назад живой и восторженный, опять становится пустым.
Москва – Ауровиль – Москва
2008 г.
Примечания
