Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»
Самую замечательную находку сделали в домике Паттерсона и Лонга, переживших своего третьего компаньона — Блэкера. К ним зашли только для очистки совести — трудно было предположить, что в таком маленьком помещении может находиться сколько-нибудь значительный тайник. Но ирландец, со свойственной ему изворотливостью, выкопал под грубо сколоченным полом нечто вроде погреба.
В нем нашли столько продуктов, что хватило бы всей колонии на неделю. Кау-джер, вспомнив о Блэкере, ужаснулся. Какое же черствое сердце было у Паттерсона, если он мог допустить, чтобы его товарищ умер от голода при наличии такого изобилия!
Однако этот спекулянт отнюдь не выглядел виноватым. Наоборот, он вел себя вызывающе и энергично протестовал против «грабежа». Напрасно ему терпеливо доказывали необходимость жертвовать личным ради общественного — Паттерсон ничего не хотел слушать. Угроза применить силу также не возымела действия — его не удалось запугать, как Дорика. Что значила для ирландца стража нового правителя? Скряга стал бы защищать свое добро против целой армии!
Ведь все это принадлежало ему. Все эти продукты, накопленные ценой бесконечных лишений, были его собственностью. Ради личных, а отнюдь не ради общественных интересов он обрекал себя на недоедание. Коли уж возникла необходимость изъять у него продукты, пусть ему оплатят их стоимость!
Раньше такие доводы вызвали бы у Кау-джера смех. Но теперь он спокойно выслушал Паттерсона и заверил его, что в данном случае нет никакого грабежа и все изъятое у него будет оплачено по надлежащей цене.
Скряга тотчас же перешел от протеста к жалобам: «На острове так трудно с продовольствием! Такие высокие цены! За каждую мелочь приходится платить втридорога!…» Пришлось долго торговаться, зато, когда они договорились о сумме предстоящей оплаты, Паттерсон сам помог перенести продукты.
Наконец, часам к шести вечера, все найденные припасы были сложены на площади, образовав целую гору. Оценив на глаз и мысленно добавив к ней запасы из Нового поселка, Кау-джер рассчитал, что при строгой экономии продуктов должно хватить примерно на два месяца.
В тот же вечер приступили к раздаче продовольствия. Эмигранты подходили по очереди и получали паек для себя и для семьи. Они удивленно таращили глаза при виде такого изобилия, ибо еще накануне полагали, что находятся на пороге голодной смерти. Все происходившее казалось чудом, и сотворил это чудо Кау-джер.
А тот, покончив с раздачей, вернулся в сопровождении Гарри Родса в Новый поселок к Хальгу. С радостью убедились они, что состояние больного, возле которого непрерывно дежурили Туллия и Грациэлла, продолжает улучшаться.
Успокоенный правитель приступил к осуществлению плана, намеченного им во время последней долгой бессонной ночи. Обратившись к Гарри Родсу, он сказал:
— Мне надо серьезно поговорить с вами. Прошу вас следовать за мной.
Строгое, чуть ли не страдальческое выражение лица товарища поразило Гарри Родса, и он молча повиновался. Они вошли в комнату, тщательно заперев за собой двери.
Через час друзья вышли. У Кау-джера был обычный невозмутимый вид, а Гарри Родс, казалось, преобразился от радости. Он позволил проводить себя до порога и, прежде чем пожать протянутую на прощание руку, низко поклонился и сказал:
— Можете положиться на меня!
— Полагаюсь,— ответил хозяин, провожая взглядом своего товарища, исчезавшего в ночи.
После ухода Родса Кау-джер позвал Кароли и отдал ему необходимые распоряжения; индеец выслушал, как всегда, без пререканий. Затем неутомимый правитель в последний раз пересек равнину и отправился, как накануне, в Либерию, чтобы там провести ночь.
На рассвете он подал сигнал к подъему. Вскоре все колонисты собрались вокруг него.
— Остельцы! — сказал среди глубокой тишины Кау-джер.— Сейчас мы в последний раз произведем раздачу продуктов. В дальнейшем они будут продаваться по ценам, установленным мною в соответствии с интересами государства. Деньги имеются у всех, поэтому никому не угрожает голодная смерть. Впрочем, колонии нужны рабочие руки. Всех трудоспособных обеспечат оплачиваемой работой. С этого дня труд становится законом.
Всех удовлетворить невозможно, и, конечно, некоторым переселенцам эта короткая речь пришлась не по вкусу. Но большая часть присутствующих была в восторге. Головы поднялись, спины выпрямились, словно людям вдохнули новые силы.
Наконец-то кончилось бездействие! Они еще годны на что-то! Они еще смогут принести пользу! Колонисты получили обеспеченную работу и уверенность в завтрашнем дне.
Раздалось могучее «ура!». Мускулистые руки, готовые к действию, протянулись к Кау-джеру.
И тогда, как бы вторя толпе, чей-то голос издалека позвал его. Он обернулся и увидел в океане «Уэл-Киедж», которой управлял Кароли. Гарри Родс стоял у мачты и махал рукой, посылая прощальный привет другу, в то время как шлюпка, позолоченная солнцем, на всех парусах летела вдаль.
Глава II
РОЖДЕНИЕ ГОРОДА
Кау-джер тут же приступил к организации работ. Всех, предложивших свои услуги (а надо сказать, что их было подавляющее большинство), он принял на работу и разделил на группы, которыми руководили десятники[85]. Одни начали прокладывать дорогу, соединявшую Либерию с Новым поселком, другие занялись переноской сборных домов, построенных где попало. Теперь, по указанию Кау-джера, здания устанавливали в строгом порядке: одни — параллельно, другие — перпендикулярно бывшему жилищу Дорика.
Вскоре строительство развернулось полным ходом. Дорога удлинялась на глазах. Дома размещали среди пустовавших участков — будущих садов. Широкие улицы придавали Либерии вид настоящего города, а прежде она напоминала наспех разбитый лагерь. Одновременно начали очищать территорию от мусора и нечистот, скопившихся за зиму.
Прежний дом Дорика оказался первым зданием, более или менее приспособленным для жилья. Эту легкую постройку разобрали и перенесли на новое место. Правда, она была еще не совсем закончена, но строители уже укрепили стены, поставили стропила[86]и разделили помещение перегородками.
И вот 7 ноября Кау-джер вступил во владение этим домом. Планировка его была проста: в центре продовольственный склад, а вокруг него ряд смежных помещений, двери которых выходили на север, запад и восток. Комната же, расположенная на южной стороне, не имела выхода наружу, и в нее можно было попасть только из соседних помещений.
