Аркадий Фидлер - Горячее селение Амбинанитело
— За что пьем? — спрашиваю я.
— За благополучие… — Он минуту подумал, чтобы провозгласить надлежащий тост, — пожалуй, за благополучие Мадагаскара!
Веломоди, по обычаю мальгашских женщин, помогает повару. Подпоручик заметил, как она ловко возится у стола, и догадался, что это моя вади. Не спуская с нее пристального взгляда, он воскликнул:
— Нет, предлагаю другой тост: выпьем за то, чем по праву может гордиться Мадагаскар, — за его женщин, и за дело Франции.
Выпиваем, офицер одним глотком опустошает весь стакан.
— Великолепный перно! — похвалил он.
— Только тост немножко хромает, — замечаю смеясь. — Неужели вы хотели сказать, что дело Франции может так же быстро состариться, как женщины?
— Молодых мальгашек всегда будет вдоволь на Мадагаскаре!
— Это правда! — подтверждаем все.
Рассаживаемся, как договорились: офицер, Богдан и я за столом, учитель и староста у стены.
— У меня волчий аппетит! — сознается офицер.
— Ничего удивительного при такой работе, — невнятно бросает Богдан.
Подпоручик внимательно смотрит на него, не насмешка ли это.
— Работа, работа! — пыхтит он. — Черт бы ее побрал вместе с жителями этой гиблой деревни!
— Что, возвращаемся к политике? — фыркаю шутливо.
— Нет, предпочитаю выпить.
— Я тоже. Здесь у нас общая точка зрения.
Разговор завязался вокруг нашей, моей и Богдана, работы в Амбинанитело. Сбор экспонатов здешней фауны вызывает любопытство у гостя, и он подробно расспрашивает, как мы это делаем. Охотно отвечаем на все вопросы. Когда он узнал, что Богдан охотится в глубине леса, его осенила новая идея, глаза разгорелись, и, обращаясь к Богдану, он говорит:
— А вы далеко забираетесь?
— Иногда очень далеко.
— И вы хорошо знаете местные леса?
— Довольно хорошо.
— И, наверно, укромные уголки, где могли бы укрыться беглецы, тоже?
Наивный вопрос. Таких мест в долине Амбинанитело сколько угодно. Вероятно, перно уже подействовал на него.
— Ах! — отвечает Богдан, загадочно вздохнув.
— Что означает это «ах»? — холодно говорит офицер, высоко подняв черные брови.
— Я столько знаю укромных мест, что тысяча не только людей, но и слонов могла бы укрыться там до скончания века.
У подпоручика созрело решение. Он пронзает Богдана властным взглядом и, точно своему солдату, приказывает:
— Я вас беру с собою в лес! Вы будете моим разведчиком.
Я хочу выручить Богдана.
— Снова, — хватаю увлекшегося офицера за плечо, — снова возвращаемся к бурным волнам политики! Что же касается Кречмера, то, с вашего разрешения, он пока находится в моем подчинении. И умоляю вас, поручик, не делайте из хорошего зоолога гончей собаки.
Наливаю в его стакан рому.
— Под курочку, которой нас угощает Марово, разрешите! Этот благородный напиток из Рениона!
Офицер выпил, забыв на время Богдана. Но неудача, которую он потерпел, наполняет его злобной горечью. Он просит еще один стакан рому, сам себе наливает и сразу выпивает.
Наступило молчание. Я ищу подходящую тему, чтобы перевести разговор на безопасный путь.
И вдруг ни с того ни с сего подпоручик закипает гневом. Лицо его безобразно искажается, глаза мечут молнии.
— Сволочи!!! — громко рычит он и шумно выпускает воздух из гортани.
По его глазам, обращенным в сторону двора, догадываюсь, что это относится к жителям деревни. Им овладело бешенство. Он не стал есть, резко отодвинул от себя тарелку.
— Сволочи!!! — шипит снова сквозь стиснутые зубы.
— Скажите, поручик, почему вы так сердиты на них? Ведь это вы убили у них человека, а не они у вас.
Говорю спокойно, желая продолжить беседу по-деловому. Но мое спокойствие оказывает обратное действие. Еще больше рассердившись, он презрительно кидает:
— Да что с вами говорить?! Что вы о них знаете, вы, писаки и естественники?.. Какие это коварные змеи!.. Какие подлые бестии!.. Лживые, хитрые, злые!
Он захлебывается. На лице написано омерзение. Чувствую, что он перегнул палку. С трудом удерживаюсь, чтобы не потерять терпения. Молодой колониальный офицер, возомнивший себя божеством, способен на все.
— Их нужно истребить, всех до единого! Уничтожить весь этот навоз!
— А разве теперь это так легко сделать? — выпалил Богдан.
Бросаю на него предостерегающие взгляды: не надо, мол, впутываться, но сам не выдерживаю и говорю с иронической серьезностью:
— Вы говорите, поручик, что их нужно уничтожить? Но кто же тогда будет работать на ваших плантациях?
— Наберем людей в Индо-Китае, не беспокойтесь! — фыркает он.
— А в Индо-Китае вас любят? И так уж торопятся сюда?
Он не слушает. Его ничего не интересует. Он не владеет собой. Непреклонное сопротивление деревни доводит его до исступления. Им овладело только одно желание.
— Сжечь гнездо бунтовщиков, уничтожить деревню дотла! — Его душит злоба. — Расстрелять всех до единого, никого не пощадить!
— Поручик, ешьте, пожалуйста! — говорю кротко.
Он не обращает внимания на мои слова.
— Подлые, скрытные гадины! Никому из туземцев нельзя доверять, все предатели!..
— Преувеличиваете, — бормочет Богдан.
— А вы думаете, — язвительно говорит офицер, показывая пальцем на Раяону и Рамасо, сидевших у стены, — вы думаете, им можно доверять?
Настало время призвать его к порядку.
— Господин поручик!! — крикнул я резким голосом.
Я демонстративно отложил в сторону нож и вилку и выпрямился. Богдан делает то же самое. Наступает напряженная тишина. Смотрим на него твердо и решительно.
Он приходит в себя. Возбужденное лицо успокаивается. Офицер буркнул под нос что-то вроде «извините» и потянулся к тарелке. Одновременно протянул руку за бутылкой с ромом, глазами спрашивая разрешения.
Я отрицательно покачал головой и, пытаясь учтиво улыбнуться, говорю:
— Если можно, прошу вас, не пейте больше. Сейчас подадут кофе…
Гость послушался, убрал руку. Успокоился.
Обед продолжается.
КАПРАЛ АЛИ ИЗВИВАЕТСЯ ОТ БОЛИ
Обед похож на игру с динамитом. Каждая секунда грозит взрывом. Сидим за столом, как на угольях, с нетерпением ждем конца трапезы.
Пока все идет довольно гладко. В веселом настроении принимаемся за кофе.
Солдаты в это время варят рис во дворе старосты. Ничего не ели только мальгаши, согнанные во двор. Оттуда доносится негромкий говор.
И вдруг во дворе, вернее в хижине старосты, раздался пронзительный крик; мы оборвали разговор на полуслове и сорвались с места. Потрясенные прислушиваемся. Раздаются новые нечеловеческие вопли. Мы вопросительно смотрим друг на друга.
