Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин
—Тяжело меня тащить, правда?
—Нисколько. Знаешь, какой я сильный? Да согласись ты, на руках вынесу.
—Вот была бы потеха. Маринка лопнула бы от ревности.
—Ей теперь все равно. А тут еще этот франт Севалин, и выпала мне карта, милая Лида, пустые хлопоты.
—Ты это серьезно?
—Серьезнее, пожалуй, не может и быть.
—Вот чудак. Не знаешь ты женщин. Ладно, придет время, она сама тебе скажет.
Мы уже поднялись на гору, на которой стояла небольшая часовня. Наш экскурсовод Борис Фомич остановился перед входом в нее и сказал:
—Вот здесь покоятся останки итальянских солдат, погибших в Крымской войне. Как вы помните, в лагере союзников, осаждавших Севастополь, был и пятнадцатитысячный корпус, который направила на Крым Сардиния. За порядком в часовне присматривает старая гречанка. Давайте теперь войдем в часовню и посмотрим ее внутренний вид.
Мы зашли в часовню, стены которой были украшены различными надписями на итальянском языке, по бокам— списки погибших военачальников.
Борис Фомич остановился в центре, возле металлического круга, и сказал:
—Под нами подземелье с останками погибших воинов.
На круг вышел Кочетков. Он подпрыгивал и ударял ногами по металлу, что вызывало раскатистый подземный гул.
—Гудит. Верно, души усопших тревожатся.
Не успел паренек закончить свою фразу, как тут же провалился в подземелье. Я взглянул на Бориса Фомича. Лицо его покрылось мертвенной бледностью. Все, кто был поближе к зиявшей дыре, испуганно ахнули. Мы не успели еще как следует прореагировать на это происшествие, как Музыченко, не раздумывая, прыгнул в отверстие вслед за исчезнувшим десятиклассником. Стоявшие ближе к центру обступили дыру и смотрели в ее черную пасть. Через полминуты из нее показалась голова неудачливого паренька, а еще через несколько секунд— и все туловище, поддерживаемое руками Музыченко.
Крепкие руки ребят подхватили парня и вытащили из отверстия.
—Ну как ты там?— спросил я его, нагнувшись над темной дырой.
—Старшына,— услышал я,— кынь мени вогню.
Я достал коробку спичек и вложил ее в протянутую руку Музыченко. Подземелье оказалось неглубоким, всего лишь около двух метров. Первое, что сделал Петр, разыскал и поднял металлическую крышку, которой закрывалось отверстие в полу часовни. Через десять минут вылез и сам Музыченко.
—Ну что там?— засыпали вопросами ребята.
—Только говори по-русски,— обратился я с просьбой к Петру,— иначе никто тебя не поймет.
—Ладно. Так вот,— начал Музыченко,— прыгнул я, значит, вслед за вашим пареньком...
—От имени всех ребят,— прервал начатый рассказ Борис Фомич,— я должен искренне поблагодарить вас за смелый поступок. Правильно я говорю, ребята?
—Правильно!— хором ответили десятиклассники.
—Надо ж было выручать парня,— смущенно ответил Петр.
—Это понятно, когда человек видит, с чем имеет дело,— заметил Борис Фомич.— А тут фактически прыжок в неизвестное. Не каждый отважится на такое.
—Ну так вот,— продолжил свой рассказ Музыченко.— Только, значит, я приземлился, понял, что ничего страшного. Паренька я вам вернул, нашел и крышку. А потом начал смотреть, что там. Без огня картина, прямо скажу, жуткая. С четырех сторон какие-то холодные зеленые светляки. Потом уже при спичках я увидел черепа, сложенные пирамидами, и другие кости. Сколько их там — не сосчитать.
—А что это за светляки? — спросил кто-то из ребят.
—Это органический фосфор, входящий в состав костей,— пояснил Борис Фомич.
—От жуть!
—И еще там какие-то надписи на каменных плитках,— добавил Музыченко.
—Какие надписи?
—Пирамиды черепов и при каждой надпись на каком-то иностранном языке.
Как молния сверкнула мысль: «А что если среди этих надписей окажется то, что ты ищешь? Язык, конечно, итальянский, которого я не знаю. Переписывать все тексты — дело хлопотное. Да и нет уверенности, что это что-нибудь даст». Но и махнуть на все рукой я уже не мог.
—Есть у кого-нибудь карандаш и бумага?
Этих простых принадлежностей у десятиклассников хоть отбавляй. Через полминуты у меня было и то, и другое.
—Борис Фомич,— обратился я к учителю,— мне очень нужно кое-что уточнить. Мы с краснофлотцем Музыченко справимся с этим мигом.
—Что, опять в подземелье?
—Да, но теперь это не страшно: там уже побывала наша разведка.
—Раз нужно, уточняйте, что следует,— ответил учитель.
Мы с Музыченко спрыгнули в подземелье. Картина оказалась действительно жуткой. Невольно вспомнился случай в раннем детстве. Год тогда выдался голодный. За краюху хлеба из просяного отсева готовы были на самые отчаянные поступки. Как-то Лерка Корзухин сказал: «Говорят, самогонщица Самсонка, которая умерла, ходит ночами по кладбищу и расшатывает кресты».— «Враки»,— возразил я.— «А вот и нет. Скрип слышали многие».— «Ну и что?»— «А вот то. Теперь никто бы не пошел ночью на кладбище».— «Я бы пошел».— «Не пошел бы. Спорим на краюху хлеба». Поспорили. Вечером собрались на улице, примыкавшей к кладбищу. Нужно было дождаться полуночи и только тогда идти к могиле бабки Самсонки. Ночь выдалась пасмурной, темной. И чем ближе время подходило к полуночи, тем сильнее становилось чувство страха перед надвигавшимся испытанием. «А как ты докажешь, что подходил к могиле бабки Самсонки?»— спросил Корзухин.— «Иди вслед за мной и проверяй!»— «Не на того дурака напал. Я знал, что ты так скажешь. Поэтому еще днем после нашего спора положил на могиле свою рогатку. Принесешь ее, докажешь, что ты там был. Не принесешь, с тебя краюха хлеба».— «А если врешь, что положил рогатку?» — «Тогда я пойду за ней. За две краюхи хлеба». Поверил Корзухину, хотя и знал, что по характеру он плутоват. После полуночи перелез через кладбищенский забор, открыл калитку и вышел на дорогу, по которой проходят все похоронные процессии нашего поселка. Тревожно шумели верхушки деревьев. Временами порывы ветра усиливались и тогда к монотонному шуму присоединялся скрип стволов трухлявых деревьев. Я знал, что скрип— признак старости, за которой следует небытие. Может быть, именно это и вызывало во мне чувство тоскливой тревоги, боязни и страха перед могилой бабки Самсонки. Я уже был почти у цели, как вдруг где-то рядом раздался душераздирающий крик филина. Другой на моем месте пустился бы наутек. Я же только присел. Это было не проявлением храбрости, а скорее оторопи, парализовавшей мою волю. Придя немного в себя, я все же нашел силы продолжить свой путь и минуты через две был у могилы бабки Самсонки. Старые кресты и трухлявые пни светились мертвым фосфорическим светом. Никакой рогатки на могиле самогонщицы не оказалось. Корзухин, как и следовало ожидать, сплутовал. Я так ему и сказал, когда вернулся к ватаге своих ребят. «Уговор был? Был. Сейчас принесу тебе рогатку»,— ответил Лерка и направился в открытую калитку. «Врет он. Сядет где-нибудь и будет ждать»,— сказал я ребятам. Корзухин был меньше меня и заметно уступал в силе. Я подкрался к калитке, подождал несколько минут и затем незаметно осмотрел начало кладбищенской дороги. Лерка сидел на корточках у самых ворот и ждал. Вернувшись к ребятам, я рассказал им, где сейчас находится Корзухин. Кое-кто усомнился в этом, но Комаров, проверив мое сообщение, подтвердил его и добавил: «Сейчас придет». Через несколько минут появился Корзухин и, протягивая мне рогатку, сказал: «Вот что нужно было сделать. А ты побоялся». Я поднес к его лицу кулак и спросил: «Хватит этого или добавить?»— «Ты чего».— «Сам знаешь чего. Пошли, ребята».
