Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)
Старинное кладбище — отличное место для того, чтобы прочувствовать бренность мира в масштабе целых эпох. Свежие кладбища не дают такой возможности — на них преобладает скорбь по усопшим и смятение чувств живых участников похорон. Современные кладбища напоминают мне свалку. По крайней мере ялтинское городское кладбище выглядит именно так. Его, кстати, действительно устроили на месте старой городской свалки. Я предпочитаю сгинуть без следа где-нибудь в сибирской глуши, чем по инструкции быть зарытым в ялтинское кладбище.
Старинные могильники — отправная точка понимания нашего бытия. Из праха все происходит, все туда же и возвращается. Я сидел на древнем надгробье и чувствовал свою временную природу. То, что находилось подо мной в виде многослойного древнего праха бурятского народа, более надежно было устроено в этом мире, чем я. Я показался себе чистой случайностью, вроде условного обозначения, как будто существую по недоразумению, и очень скоро все это, под названием жизнь, должно прекратиться. Возможно, даже сейчас.
Очень незначительное по вселенским масштабам событие может прекратить мое существование в любой момент, и этим событием не обязательно должна быть какая-нибудь серьезная катастрофа: достаточно малюсенькому холестериновому тромбу ни с того ни с сего заткнуть мне жизненно важную артерию — и все: большой привет. Живем мы очень ненадежно. Конечно же, не стоит по этому поводу печалиться — таково устройство мира. Большей надежности не надо и желать, иначе она не будет соответствовать скорости накопления усталости от жизни. Иногда мне кажется, что я уже устал, и тогда хочется чего-нибудь прекрасного и вечного, чего-нибудь вроде вот этой плиты, на которой сижу.
От древнего человеческого праха веет душевными переживаниями, выдержавших испытание временем. Несущественные впечатления от жизни исчезли, но что-то важное безусловно осталось. Не может быть, чтоб вообще ничего не было. Я чувствую это, как невысказанную главную идею, над материализацией которой трудился весь народ на протяжении тысячелетий, но так и не добился результата. Результат всех усилий находился подо мной в виде археологических отложений, и нет никому до них дела.
Рыбаки-иркутяне ни о чем таком не подозревали и не хотели морочить себе голову подобными мыслями. Известие о том, что их табор стоит на месте кладбища, ни на кого не подействовало. А между тем буряты считали кладбища гиблыми местами и старались их не посещать, не говоря о том, чтобы жить на них верхом.
Место, где я находился, кишело бурятскими душами, вернее их центральной частью в виде боохолдоев.
Буряты в старину не имели единого представления о душеустройстве человека. Одни считали, что душа одна, другие полагали, что их целых три. Последние обладали более сказочным жизненным настроем. По их мнению первая душа — преисполнена исключительно доброты, и только она имеет доступ к высшим божествам — Тэнгиям. Вторая — дунда — подвержена воздействию духов, и они могут ее съесть. После человек заболевает и умирает. Если этого не произошло, то после смерти она становится боохолдоем — призраком, духом.
Третья душа постоянно находится при теле и после смерти хозяина остается на месте, оберегая его кости. Как только придет время умирать, первая душа ловится духами Эрлен-Хана и уводится на суд; вторая становится боохолдоем и продолжает жить так, как жил ее хозяин; третья — снова родится человеком.
Буряты так и не смогли договориться между собой о том, где же душа в теле располагается. Одни считали, что она находится в легких, другим, наиболее распространенным представлением было то, что душа находится в голове, в горле, печени, легких и сердце одновременно. Все это хозяйство называлось "сулдэ". Во время жертвоприношения сулдэ отделялось и сжигалось вместе с костями, кожей и ногами в специальном жертвеннике.
Душа покидает тело временно во время сна и насовсем во время смерти, но она может выскочить еще и от испуга или с вытекшей кровью. При испуге душа покидает тело через нос или рот. Если такое произошло, то можно уже заказывать похороны, если вовремя не вызвать шамана, который в срочном порядке организует обряд хурылга. После чего душа может вернуться назад, а может и не вернуться. В последнем случае она превращается в боохолдоя и бродит по миру в виде хорошо знакомого нам всем привидения.
Наиболее близка по своей природе к душе человеческая тень, на которую не рекомендуется наступать и кидать в нее острые предметы, иначе можно ранить или убить душу со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Человек может умереть по двум основным причинам: во-первых, если того захотел владыка подземного царства Эрлен-Хан (в этом случае дело считается безнадежным и кандидату в мир иной можно только выразить соболезнования и пожелать удачи), во-вторых, смерть может быть случайной, насланной какими-нибудь духами. В этом случае все может еще и обойтись, если вовремя совершить брызгание или жертвоприношение. Лекарства и целебные средства в бурятском шаманском целительстве стоят далеко не на первом месте. У них вспомогательная функция и применяются они только, когда с душевными проблемами уже покончено. Сейчас об этом как об открытии века вещает борец за идеалы здорового образа жизни No1 знаменитый лекарь-чародей Малахов Г.П. в своих гастро-энтэрологических бестселлерах.
Могила и гроб покойника являются домом второй души — боохолдоя. Покойники не любят одиночества, поэтому хоронят их на общем кладбище, в противном случае боохолдой захороненный отдельно будет стараться изо всех сил, чтобы не остаться одному.
Буряты не любят кладбищ как места скопления боохолдоев и считают его далеко небезопасным. А я с Владимир Алексеевичем и его семейством жил прямо на кладбище как ни в чем не бывало! Это нехорошо, некультурно.
В эпохальном произведении "Угрюм-река" Прохор Громов очень неудачно пообщался с боохолдоем — духом шаманки Синильги, побывав на месте ее захоронения. Чем это закончилось все мы хорошо знаем.
Шаманов и шаманок, прошедших обряд посвящения, хоронили не как всех, а с соблюдением сложного ритуала шаманских похорон. В одних случаях покойника ставили на помост — аранга, в других случаях сжигали. Души шаманов, как правило, становились эжинами — покровителями окружающей местности.
Если вас вдруг убило молнией, значит крупно повезло, потому что в таком случае вы — избранник неба. Душа вознесется на небеса, предстанет перед Тэнгриями и получит право называться Заяном. Ваши потомки станут счастливыми обладателями утха — шаманского корня.
С колдунами буряты особо не церемонились. Если кого-то из них заподозрили во вредительстве обществу, то его могли примерно наказать или казнить. В последнем случае выкапывали яму в виде колодца, опускали туда несчастного вредителя вниз лицом и закапывали живьем. Сверху вбивали осиновый кол. Душа после такой процедуры никогда не могла выйти наружу и пропадала в земле бесследно (ничего себе!).
