Джером Джером - Трое за границей
Мне было мало. Я оглядывал лица вокруг, и большинство отражало мои собственные ощущения. Если посчитать кровожадность для современного человека полезной, то лучше института «мензуры» для возбуждения кровожадности не найти. Но полезно ли это? Мы разводим пустые сентенции о собственной гуманности и цивилизованности, но те из нас, кто не довел лицемерие до самообмана, знают, что под нашими крахмальными воротничками притаился дикарь со всеми своими нетронутыми инстинктами дикаря. Иногда он бывает-таки необходим; бояться его полного исчезновения не стоит. Однако перекармливать его неразумно.
В пользу дуэли вообще, если говорить серьезно, можно выдвинуть много доводов. Но «мензура» не служит никакой доброй цели. Это ребячество и, будучи жестокой и зверской игрой, меньшим ребячеством от этого не становится. Раны сами по себе не являются знаком доблести: важно, за что они получены, а не какого они размера. Вильгельм Телль входит в число мировых героев по праву*, но что можно сказать о клубе отцов, которые соберутся два раза в неделю сбивать яблоки с голов своих сыновей арбалетными стрелами? Результатов, которыми так гордятся юные немецкие господа, можно добиться дразня дикую кошку. Вступить в общество только с тем, чтобы тебя изрубили вдоль и поперек, значит низвести себя до интеллектуального уровня танцующего дервиша. Путешественники сообщают нам о дикарях в Центральной Африке, которые на празднествах выражают свои чувства тем, что скачут и полосуют друг друга. Но Европе необязательно их передразнивать. «Мензура», на самом деле, — reductio ad absurdum [Сведение к абсурду. — Лат.] обычной дуэли; и если сами немцы не наблюдают такого абсурда, отсутствию у них чувства юмора остается только сочувствовать.
Но если можно не соглашаться с общественным мнением, которое «мензуру» поддерживает и культивирует, то ее сторонников по крайней мере можно понять. Университетский же устав, который если не поощряет пьянство, то по меньшей мере закрывает на него глаза, с трудом поддается аргументированному разумению. Собственно, не все немецкие студенты пропойцы; больше того, большинство — трезвенники, да и вообще трудяги. Но меньшинству, чьи амбиции на флаг в авангарде беспрепятственно удовлетворяются, нескончаемой белой горячки удается избежать только благодаря умению (приобретенному известной ценой) не просыхая полдня и полночи как-то еще держаться своих пяти чувств. Спиваются не все подряд, но в любом университетском городе встретить молодого человека неполных двадцати лет с телосложением Фальстафа и цветом лица рубенсовского Вакха — обычное дело*.
Немецкую девушку можно очаровать лицом, исполосованным до такой степени, что начинает казаться, будто оно составлено из чужеродных материалов, для использования друг с другом не предусмотренных, — это доказанный факт. Но никакой привлекательности в жирной пятнистой коже, в брюхе-эркере (раздувшемся так, что вся конструкция грозит опрокинуться), наверное, все-таки нет. Хотя чего следует ожидать, когда юноша начинает пивную сессию с «Fruhschoppen» [Ранняя, или утренняя кружка.] в десять утра и заканчивает ее в «Kneipe» [Кабак; место, чтобы напиться.] в четыре утра?
«Kneipe» — то, что мы называем «мальчишник», который может быть как безобидным, так и весьма хулиганским, — в зависимости от состава участников. Студент приглашает своих однокурсников — от десятка до сотни, — в кафе и пичкает таким количеством пива и дешевых сигар, какое только допустит инстинкт самосохранения. Организатором мальчишника может быть сама корпорация.
Здесь, как и во всем прочем, наблюдаешь немецкое чувство порядка и дисциплины. Когда появляется новый гость, все сидящие за столом вскакивают и, щелкнув каблуками, приветствуют вошедшего. Когда все в сборе, выбирается председатель, в обязанности которого входит называть номера песен. Отпечатанные песенники — один на двоих — разложены на столе. Председатель называет номер двадцать девять. «Первый куплет!» — кричит он, и все запевают, и каждые двое держат между собой книжку, как держат во время церковной службы псалтырь. В конце каждого куплета все замолкают и ждут, пока председатель не даст сигнал к следующему. Так как каждый немец обучен пению и у большинства хорошие голоса, общий эффект — потрясающий.
Хотя манерой пение напоминает церковное славословие, в текстах иногда встречаются словечки, исправляющие подобное впечатление. Но будь это патриотический гимн или сентиментальная баллада, или песенка, содержание которой способно шокировать среднего британского юношу, — все исполняется с суровой серьезностью, без смеха и без единой фальшивой ноты. В конце председатель восклицает «Прозит!», каждый отвечает «Прозит!», и в следующий момент все стаканы опустошаются. Пианист поднимается и отдает поклон — все кланяются ему в ответ; входит фрейлейн и наполняет стаканы заново.
В перерывах между песнями произносятся тосты, на них отвечают, но хлопают сдержанно и еще меньше смеются. Среди немецких студентов более принято улыбаться и в знак одобрения важно кивать.
Особенный тост, под названием «Salamander», поднимаемый в честь особо почетного гостя, выпивается с необыкновенной торжественностью.
— Einen Salamander reiben [Растереть «Саламандру».], — говорит председатель.
Мы все поднимаемся и стоим, как полк по стойке «смирно».
— Sind die Stoffe parat? [У всех доверху?] — спрашивает председатель.
— Sunt [Воистину. — Лат.], — отвечаем мы в один голос.
— Ad exercitium Salamandri! [К исполнению «Саламандры»! — Лат.] — говорит председатель, и мы готовы.
— Eins!
Мы начинаем водить стаканы кругами по столу.
— Zwei!
Снова гремят стаканы.
— Drei!
И снова.
— Bibite! [Пейте! — Лат.]
Все одновременно, как механизмы, осушают стаканы и воздевают их над головой.
— Eins! — командует председатель.
Дно пустого стакана ходит кругами по столу — будто волна убегает назад с каменистого берега.
— Zwei!
Волна вновь набегает и замирает.
— Drei!
Стаканы с единым грохотом ударяются в стол; мы снова на своих местах.
Пара студентов на таком мальчишнике может развлечься: осыпать друг друга оскорблениями (понятно, в шутку) и затем вызвать друг друга на пивную дуэль. Назначается рефери; наполняются две огромные кружки; студенты садятся друг напротив друга, схватив кружки за ручки; все взгляды прикованы к дуэлянтам. Рефери дает старт, и пиво бурлящим потоком устремляется в глотки. Тот, кто первым бьет своей осушенной кружкой в стол, — победитель.
Иностранцам, решившим отведать «Kneipe» сполна, выдержав немецкий стиль, не помешает перед выполнением всех процедур приколоть к сюртуку свое имя и адрес. Немецкий студент — сама обходительность; независимо от собственного состояния он проследит, чтобы гость, тем или иным образом, к утру благополучно оказался дома. Но ожидать, что он будет помнить адрес, от него, понятно, не следует.
