Андрей Троицкий - По Америке с русской красавицей
Джон расспрашивает Риту о жизни в России, затем исчезает и возвращается с коробкой кексов собственного приготовления. Он одинокий человек, жена умерла три года назад, дети живут в другом городе. Джон готовит выпечку вечером в четверг, в пятницу приносит коробки в школу, чтобы угостить учеников на перемене. Школа для него – это второй дом. Здесь он не чувствует себя одиноким, если появляется свободное время, сидит в углу класса у окна, читает детективы.
Сейчас в школе летний семестр. Настоящие занятия, как и везде, начинаются 18–20 августа. В первый день учебы здесь, как, например, в российских школах, не проводят так называемые «уроки мира», на которых школьников стараются убедить в том, что война – это очень плохо, а мир – очень хорошо. Здесь на общие пустые разговоры, типа дважды два – четыре, – время не тратят.
В первый день людей учат, как себя вести во время пожара или торнадо. О предупреждении последнего жителей извещают по местному радио и телевизору. Но, главное, начинают выть сирены, установленные на всех административных зданиях, – а этот дикий вой даже глухой услышит, от него нет спасения.
Остается покинуть школу через запасной выход, собраться и построиться на заднем дворе. Сбор и построение репетируют несколько раз. Чтобы этот простой навык был доведен до автоматизма. Вроде бы пустяк, – выбежать во внутренний двор, но когда случится пожар или начнется торнадо, страх парализует людей, лишая возможности принимать правильное решение. В таких ситуациях надо, чтобы за вас думали ваши ноги. А дальше, в случае реальной угрозы, учительница отведет свой класс в безопасное место. Тысячам, если не десяткам тысяч людей, подобные мелочи спасали жизнь. Поэтому и отношения ним – очень серьезное.
* * *На первом этаже подсобные и административные помещения. Заходим в одну из комнат, светло, но включен еще и верхний свет. На стульях сидят три пожилые женщины, все в очках. Они вручную бисером и серебряной ниткой наносят рисунок на шикарное белое покрывало для двуспальной кровати. Старшая бабушка – Дорис, ей восемьдесят один. Младшим подругам – Пирл и Рейчел семьдесят и семьдесят шесть соответственно. Рейчел заезжает за подругами на своей машине трижды в неделю, а после работы развозит по домам.
Старшая Дорис объясняет, что втроем они собираются в церкви три дня в неделю, работают шесть часов, вручную вышивая покрывала и декоративные подушки. Три часа работы, перерыв на пятнадцать минут, и снова за дело. Здесь принято дарить такие комплекты новобрачным, эти вещи может купить любой желающий. Покрывала вышитые вручную, стоят недешево, далеко за тысячу долларов, но товар не залеживается.
– Вы что-то получаете за эту работу? – спрашивает Рита. – Какие-то деньги?
– Разумеется, – кивает Дорис. – Разумеется, нет.
– А вам не тяжело? – Рита удивлена и искренне заинтересована. – Ну, в ваши-то годы… Надо приехать сюда. Работать, глаза портить… Не лучше ли просто отдохнуть у телевизора?
От работы отвлекается только Дорис, на правах старшей. Две других леди сидят, слушают, согласно кивают, продолжая вышивать.
– У нас осталось мало времени, чтобы тратить его на телевизор, – говорит Дорис. – Мы делаем добрые дела. Наши покрывала и подушки продадут. Деньги пойдут церкви. А церковь знает, как ими лучше распорядиться.
– И все-таки вам тяжело?
Дорис отвечает без колебаний и раздумий:
– Нам не тяжело. Потому что работа доставляет радость. Если бы церковь давала нам эту комнату, чтобы работать в ней семь дней в неделю, мы бы работали семь дней. Без выходных.
Стремление людей оставаться полезными обществу, окружающим даже в тех совершенно безвыходных тяжелейших ситуациях, когда эту пользу принести очень трудно, практически невозможно, – всегда поражала меня в людях. Пенсионеры, работающие полный или неполный день забесплатно, – картина обыденная. Таких добровольных помощников встретишь на каждом шагу, куда бы ни пошел.
Когда спрашиваешь: почему, выйдя на заслуженный отдых, вы продолжаете работать, да еще и задаром, – слышишь одинаковые ответы: хочу приносить пользу людям, государству, церковной общине, у меня есть внутренняя потребность делать добрые дела, это нужно мне самому…
* * *Когда я жил на Среднем Западе, частенько ездил в ближайший «Уолмарт», огромный магазин, что-то вроде «тысячи мелочей», где можно в любое время дня и ночи купить все, что только можно вообразить: от туалетной бумаги до плазменной панели, от упаковки пива до автомобильных покрышек. Я обращал внимание на парня лет двадцати двух, инвалида, переболевшего тяжелой формой полиэмилита.
В фирменной курточке и бейсболке с логотипом «Уолмарта» он стоял в дверях и здоровался с заходившими в здание покупателями. И так четыре часа. Я встречал его в жаркие дни и в непогоду, когда на улице лил дождь, а по торговому залу гуляли сквозняки.
Работа очень тяжелая даже для здорового человека. Картина и вправду душераздирающая: несколько часов на ногах рядом с открывающейся дверью, мимо тебя течет поток покупателей, и каждому улыбнись и скажи «добрый день» или «добрый вечер». Естественно, тяжело больной человек получает от государства пенсию, бесплатные лекарства и медицинское обслуживание, он не должен работать, да еще так тяжело.
Но – я тому свидетель – парень старался, как мог, хотя говорил и улыбался с большим трудом. Он приходил в торговый зал и занимал свое место в дверях не по вердикту суда, приговорившего его к общественным работам.
Интересно, что эта картина, инвалид, приветствующий покупателей, никого не удивляла. Я решил для себя, что парню наверняка не хватает государственной пенсии, семейные обстоятельства таковы, что, хочешь – не хочешь, надо еще и на кусок хлеба зарабатывать. Видимо, в семье есть люди, которым еще хуже, чем ему. Однажды я подошел к молодому человеку, представился и задал несколько вопросов.
Джон оказался очень скромным парнем. Он ответил, что вырос в состоятельной семье, работает не из-за денег, денег хватает, даже с избытком. Он хочет приносить пользу людям, быть нужным, делать добрые дела. Трудно было найти хоть какую-то работу из-за болезни. Но в «Уолмарте», спасибо им огромное, – помогли устроиться. На том и расстались. Не поверить Джону я не мог, но все-таки в голове не укладывалось: как парень из обеспеченной семьи добровольно пошел на эту каторгу. Ведь в том физическом состоянии, в котором он находился, четыре часа на ногах, на сквозняке – это уж слишком. Значит, парень сказал мне не всю правду, а некую полуправду. Все-таки деньги ему нужны…
Однажды дождливым осенним вечером я оказался в этом же магазине и обратил внимание, как к главному входу подъехал «Ролс-Ройс Фантом» последней модели кремового цвета, такую штуку я видел на последнем автосалоне, цена – около полумиллиона долларов. С водительского места выбрался человек в серебристом дождевике и форменной черной фуражке, какие носят водители богатых господ.
