Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович
Так что, если бы мы решились прибегнуть к помощи «МИ-4», нам бы пришлось забрасывать в Косистый еще и горючее. Мало того, что это увеличило бы наши транспортные расходы, мы потеряли бы много времени и сил. Есть, правда, еще один выход — самолеты «АН-2». У них большой дефицит летных часов, а потому они готовы лететь с кем угодно, куда угодно и когда угодно. Правда, те времена, когда пилоты «АН-2» могли сами выбирать площадки для посадки, давно прошли (может, они и были потому, что, поскольку не было тогда вертолетов, не было и другого выхода), да и тех асов, что прежде, уже не осталось (вспомним хоть того же Ляхова), теперь на «АН-2» летают какие-то зеленые пацаны, которые, похоже, даже стесняются своей машины. И садиться они могут только на аэродромы либо на временные посадочные площадки, которые прежде должна принять специальная комиссия. Коля, правда, сказал, что у него уже есть два прыжка с парашютом и прыгать — это совсем не страшно, а даже приятно. Шеф сухо возразил, что прыгать с парашютом категорически отказывается: радикулит.
— Ну что же, Валера, — сказал Шеф, — пойдем завтра на поклон к производственникам. Неохота, конечно, унижаться перед этими жлобами, но, похоже, другого выхода просто нет. Тот самый «МИ-8», что остался, возит им на буровую трубы — я узнал. Прихватим коньяк, лимон, представимся; я надеюсь, мои работы они читали... А в крайнем случае — будем действовать именем Трофимука[7]. Я думаю, машину мы у них все-таки вырвем...
— Попробуем, — вздохнув, согласился Валера, — нам бы только геологов уговорить, а летчики, я думаю, согласятся нас везти с удовольствием... Наш рейс им очень выгоден: туда да обратно — вот и семь часов летного времени, полная суточная санитарная норма.
Пока суд да дело, я ходил в авиаотряд искать вертолетчиков с «нашего» «МИ-4», тех, что были с нами так дружны в семьдесят втором году и которых я описал во втором томе своих записок. Никого из них, к сожалению, сегодня в Хатанге нет: Юра — он теперь командир «МИ-8» — в месячной командировке в Косистом, и его машина как раз и стоит «на форме» (ах, как бы сейчас мне пригодилось наше старое знакомство!); Олег сам летает теперь командиром на «МИ-4» и работает на обслуживании вновь созданного заповедника на Бикаде, на юго-восточном берегу озера Таймыр, возит овцебыков в клетках — зверей, за большие золотые рубли купленных в Канаде. (Это очень свирепые и своенравные звери в несколько центнеров весом каждый. Между прочим, когда-то они заселяли Таймыр и острова по всей Арктике. У них очень теплая и дорогая шерсть и вкусное мясо.) А радиста Шуру списали подчистую из авиации за пьянку.
20 июля
Шеф с Валерой, несолоно хлебавши, вернулись от производственников поздно ночью. Не помогли ни коньяк с лимоном, ни работы Шефа, ни грозное имя Трофимука.
Утром Валера ходил на гидробазу, узнать, можно ли до мыса Цветкова добраться водой. Вернулся разочарованный: устье реки Хатанги напрочь забито льдом, без ледокола пройти никак не возможно. Нам же ледокол, конечно, не по карману; да нам его никто и не даст.
Сегодня воскресенье, и по этому случаю в Хатанге большая культурная программа: два футбольных матча и вечер поэтесс Таймыра (диковинную афишку, возвещавшую об этом вечере, написанную на куске обоев, я после вечера снял со стены Дома культуры и храню ее в своей коллекции).
На футбол мы не ходили, но из разговоров узнали, что последний матч (между геологами и рыбаками) кончился тем, что футболисты сообща побили судью.
Днем прилетел Большой Геологический Начальник из Новосибирска, благостный интеллигентный вельможа, тихий, улыбчивый, с мягкими, вкрадчивыми манерами. С ним — мама и какая-то бледная худосочная девушка с грустными глазами и очень большим горбатым носом (референт, секретарь или просто любовница?). К нам Начальника привел Хозяин базы ИГиГ СО АН СССР[8], которую содержит в Хатанге этот институт. Начальство со свитой отобедало с нами на улице, возле вагончика (Колю срочно посылали за тундровыми цветами, а походные раскладные столы застелили чистыми полотенцами — скатерти у нас нет); я получил множество комплиментов за обед (согудай из сигов, солянка из муксуна, оленина по-суворовски), а Начальник пообещал завтра лично посетить производственников и попросить у них для нас вертолет.
Нынче в Хатанге стоит небывалая, какая-то среднеазиатская жара. Наш вагончик буквально раскаляется (солнце-то жарит круглые сутки), а снизу — вечная мерзлота: такая вот получается термопара.
Вечер поэтесс Таймыра в Доме культуры начался с опозданием на час, потому что к объявленному времени, кроме нас с Колей, в зале не было ни одного человека. Титаническими усилиями местного начальства удалось собрать за час двадцать пять человек. Поэтесс оказалось две: долганка Евдокия Аксенова и ненка (а вот ее-то фамилию я и позабыл записать). Вначале две те самые интеллигентного вида долганки, которые просились с нами в самолет в Красноярске, по бумажке прочитали биографии поэтесс. (Сперва было я подумал, что они-то и есть поэтессы, и усовестился: надо же, кого мы не взяли с собой — поэтесс, но вскоре выяснилось, что это просто девушки из краевого культпросветучилища.) Поэтессы на своих языках прочитали довольно звучные стихи (их никто и не думал переводить), а потом толстые пионерки (судя по всему, дочери директора клуба) по-русски прочитали стихи и спели песни о том счастье, которое пришло в тундру в наше замечательное время. Все это сопровождалось игрой на баргане. Барган — это музыкальный инструмент, на котором играют, вставив его в рот; исполнитель зубами зажимает конец инструмента и пальцем дергает струну из оленьей жилы, при этом рот исполнителя служит резонатором. Звук получается глухой, дребезжащий, но очень интересный (кстати, исполнители современной рок-музыки частенько используют в виде украшения музыкальные «кружева», очень похожие на музыку баргана, с гораздо большей силой звука, разумеется). И хотя более трех нот исполнителям извлечь не удавалось, музыка была прекрасна в своей дикости и первозданности. Впрочем, наслаждаться долганской музыкой мешал современный вокально-инструментальный ансамбль, который долго и утомительно настраивал свои гитары в фойе дома культуры. Запомнился культурный мальчик, игравший на бас-гитаре. Он не мог просто бросать окурки на пол, для этого приходилось ему выходить на улицу. Он пересекал зал мимо поэтесс и долганок с барганами в зубах, деловито выплевывал окурок и возвращался назад (вновь через зал, разумеется).
Неподалеку от нас, в таком же, как у нас, вагончике живет маленький пузатый старик радист, лысый, с огромной седой бородой, всегда одетый в тельняшку и полусползшие с живота брюки. Пытались узнать его частоту, позывные и время выхода в эфир, чтобы иметь лишний (запасной) сеанс связи — не говорит.
— Оформляйте меня на полставки, как другие экспедиции делают, тогда — пожалуйста. Буду каждый день выходить на связь, а так — дудки! Дураков нет.
— Откуда они у нас, полставки-то? — грустно говорит Валера. — Мы же не производственники, у нас денег — кот наплакал.
— Ну а на нет и суда нет, — разводит руками пузатый радист.
— А если у нас, не дай бог, несчастный случай? — встреваю я.
— А мне что за дело? Платите, будет вам гарантия от несчастного случая.
Вот такой, значит, нынче разговор. Да, это вам не Кирилл Головенок. Нет, не те, не те сейчас времена!
21 июля
Альберт с Валерой с утра ходили на прием к командиру эскадрильи, а Шефа с собой не брали: он очень портит все отношения с начальством своим обостренным чувством значительности. Вернулись ребята окрыленные: на завтра нам обещан «МИ-8». В два часа дня все они (Шеф настоял в этот раз, чтобы и его взяли с собой) ушли на диспетчерский час, надеясь, что нас поставят в план на завтра. Но вертолет у нас отобрал райком партии, при этом нас заверили, что послезавтра мы непременно улетим.
