Анатолий Гуревич - Москва в начале ХХ века. Заметки современника
Ломовые извозчики на Варварке у Средних рядов (конец XIX в.)
У всех прочих ломовых извозчиков полки[26] (телеги) были без козел и без бортов, подрессоренные, на колесах с железными шинами, зимой на полозьях, расположенных под полком. Высота полка была около одного метра. Под полком вдоль краев было много крючков для увязки груза веревкой и всегда болталось ведро для водопоя лошади.
Форменной одежды у ломовых извозчиков не было. Одеты были — кто как. Летом, обычно, на голове суконный черный или темно-синий картуз, спереди холщовый фартук, меховые рукавицы, мехом вовнутрь.
Стоянки ломовых извозчиков были в определенных местах, обычно у базарных площадей и вокзалов. При появлении потребителя все извозчики налетали на него с криками: «Давай подвезем!» и, после нещадного торга, нанимался тот, кто соглашался на минимальную цену под брань всех остальных. Если соглашались двое или больше, тут же тянули жребий из шапки, а вытянувший жребий получал дополнительную дозу брани.[27] Вообще, московские ломовые извозчики отличались таким «лексиконом», что поговорка: «Ругается, как ломовой извозчик» была общеупотребительной.
Сыпучие грузы и мусор перевозили на специальных телегах с опрокидными полуцилиндрическими кузовами — колымажках. Длинномерные — на раздвижках. Ассенизационные телеги имели длинные деревянные бочки, транспортируемые обычно в ночное время обозом.
Кроме описанного легкового транспорта, многие богатые люди имели «собственные выезды».[28] Это были хорошие одноконные экипажи, редко парные, с хорошо одетым кучером, часто с двумя свечными фонарями, помещавшимися по бокам козел.
Кареты были редкостью. Они обычно брались на прокат у специальных фирм для свадеб, похорон или других особо торжественных событий. Упряжка кареты была парной, на голове у кучера — цилиндр. Снаружи все кареты черные. Внутри кареты обивались цветным, а иногда и белым шелком или плюшем. Сидений внутри кареты было два, напротив друг друга, всего на 4 человека, но могло ехать и шесть человек. Одна из разновидностей карет, так называемая «ландо», отличалась тем, что верх ее мог складываться так, что она превращалась в открытый четырехместный экипаж.
Иногда можно было увидеть на улицах Москвы тяжелую, на железных шинах карету, запряженную четверкой лошадей. Это везли на какой-нибудь молебен одну из особо знаменитых икон.
Тройки в городе были редкостью, их можно было видеть на масленичном катании, да на Ленинградском шоссе по дороге к «Яру».
Движение на главных улицах было очень интенсивным. По Тверской, Петровке, через Кремль и по некоторым другим улицам ломовой транспорт не допускался. Легковые извозчики ехали плотно друг за другом и нередко над головой пассажира, сидящего в санках, раздавался храп бегущей сзади лошади.
Скорость движения на ровных местах была мелкой рысью, примерно 8-10 км в час, а у лихачей и извозчиков с хорошими лошадьми в 1,5–2 раза выше.
Ломовой транспорт с грузом передвигался только шагом, причем извозчик следовал рядом с полком, держал вожжи в руках и нещадно ругал и понукал лошадь, а в трудных местах огревал ее вожжами. Если полок или сани где-нибудь застревали, он бил ее нещадно по самым чувствительным местам, иногда по морде.
Существовал еще один вид транспорта — похоронный, делившийся на разряды. Первому разряду соответствовал катафалк с балдахином, поддерживаемым 4-мя узорными колонками, с драпировками, галунами, бахромой, с резными украшениями. Цвет катафалка белый или черный — в зависимости от религии покойного. Упряжка — 6 лошадей по 3 пары. Одеты лошади были с головы до копыт в белый или черный балахон с прорезанными круглыми глазницами и выпущенными наружу ушами, между которыми торчал султан. Каждую лошадь вел под уздцы сопровождающий, облаченный в белую или черную ливрею до самых пят и в высокий цилиндр с маленьким плюмажем сбоку. В голове такой похоронной процессии (при православном обряде похорон) ехала маленькая одноконная одноосная повозка — кабриолет с еловыми ветками, которые разбрасывал по дороге сопровождающий служитель.
Похоронная процессия в Москве (прощание с А. П. Чеховым, 1904 г.)
Похороны по второму разряду не имели кабриолета и катафалк был запряжен только одной парой лошадей. В остальном было все тоже.
Похороны по третьему разряду имели вместо катафалка легкий полок без крыши и колонок, запряженный одной лошадью без балахона, покрытый сеткой с кистями поверх оглоблей.
Рабочий народ и неимущие пользовались простым ломовым полком или несли гроб на руках.
Общественным транспортом, кроме извозчиков и лихачей, был только трамвай.[29]
Московская конка 1900-х гг.
Конки были упразднены в 1912–1913 гг.[30] От Савеловского вокзала до Петровско-Разумовской с.х. академии (теперь академия им. Тимирязева)[31] ходил узкоколейный паровичок с несколькими пассажирскими вагончиками.[32]
Часть вагонов упраздненной конки использовалась в качестве прицепных вагонов трамвая.
Трамвайные вагоны были двухосными, часть их ходила с одним прицепным вагоном, часть без него. Передняя и задняя площадки моторного вагона были совершенно симметричными, крытыми, остекленными только в торце — по две задвигающиеся низкие решетчатые дверцы с обеих сторон. На каждой площадке имелся контролер управления, потолочный выключатель, кран воздушного тормоза и колонка с маховиком ручного тормоза. Прицепные вагоны были устроены так же, но на площадках был только ручной тормоз.
При занятости всех мест внутри вагона (по- современному — в салоне), отделенных от площадок задвигающимися, застекленными в верхней части дверцами, пассажиры могли находиться стоя на задней площадке, в прицепных вагонах — на задней и передней.[33]
Если и площадки были переполнены (их номинальная емкость 12 человек каждая), кондуктор мог задвинуть решетчатую дверцу площадки или откинуть маленький железный флажок с надписью — «мест нет». Внутри салона стоять не разрешалось. Это правило было отменено только в 1915 году, когда вследствие войны население Москвы сильно увеличилось и трамваев не хватало.
Трамвай у Московского университета в нач. ХХ в.
Внутри салонов были жесткие, но удобные скамейки, набранные из дубовых планок и отделанные, как и весь салон, под красное дерево — по одну сторону двухместные, по другую — одноместные, стоящие поперек вагона спинками друг к другу. Окна зимой и летом были одинарного остекления и при желании могли открываться, опускаясь полностью в нижнюю часть стенки вагона, но открывать их разрешали только с правой стороны по ходу вагона. Под каждым окном была белая эмалированная планка с надписью красными буквами «Не высовываться», а внутри на торцевых стенках салона так же исполненные надписи:: «Вагоновожатый.№…», «кондуктор.№…», 26 мест, «Курить и плевать воспрещается». На наружных стенках вагона под окнами была надпись: «Входить и выходить во время движения воспрещается». В переднем вагоне ехала «чистая» публика, в заднем попроще, в том числе и солдаты. В салоне вдоль прохода к потолку крепились две горизонтальные палки с подвижными кожаными петлями для рук
