Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах

Как бы там ни было, я спешу из Архангельска в Ленинград, чтобы стать одним из ста тридцати шести красинцев.

«Красинец» — так отныне называют в газетах каждого, кому предстоит выйти в спасательный поход в Арктику на этом судне.

В то время как от устья Северной Двины в поезде Архангельск — Ленинград я спешу к устью Невы, «Малыгин» уже отваливает от причалов Архангельска. Поход «Малыгина» начался. «Красин» еще грузится в Ленинграде.

По расчетам, мы, трое недавних малыгинцев, прибудем в Ленинград меньше чем за сутки до отплытия «Красина».

Что же ждет меня на борту нашего «Красина»? Теперь мы уже говорим: «нашего «Красина».

В поездах, на станциях железной дороги только и разговору, что о поисках экспедиции Нобиле. Житель села Вознесения-Вохмы Шмидт, первый поймавший сигналы радио Нобиле, утверждал, что в последней радиограмме со льдины упоминалась какая-то Земля Петермана. Но именем Петермана назван один из пунктов Новой Земли, и один из пунктов Земли Франца-Иосифа, и пункт на Шпицбергене, и пункт в Гренландии.

Где же искать исчезнувшую экспедицию Нобиле? На каком Петермане?

Газеты писали, что в Кингсбее на Шпицбергене стоит итальянский корабль «Читта ди Милано», плавучая база экспедиции дирижабля «Италия». Командир «Читта ди Милано» оповещал весь мир, что люди экспедиции Нобиле находятся где-то близ острова Фойн, к северо-востоку от Норд-Остланда, между Землей Франца-Иосифа и Шпицбергеном.

В газетах печаталось, что норвежское судно «Браганца», вышедшее на поиски Нобиле, застряло во льдах где-то у Мозельбея. И никто из читавших газеты не знал, где Мозельбей.

Газеты спорили о достоверности радиограммы, принятой сельским любителем из Вознесения-Вохмы Шмидтом: «Нобиле… Тири… Тено… Эн…» Люди в поезде обсуждали исчезновение дирижабля, говорили о льдах, о неведомой Арктике, о «Малыгине», уже вышедшем на розыски Нобиле, и о «Красине», который выходит на днях…

Удивительное знакомство

В Ленинградском порту, пахло смолой и рыбой. «Красин» стоял далеко — в Угольной гавани. Надо было ехать через Морской канал на катере, который поддерживал сообщение с «Красиным». Катер качало.

Молодой парень в синем комбинезоне сидел на носу.

Другой, кочегар катера, спрашивал парня:

— Значит, идешь с «Красиным»?

— Иду.

— А если льдами затрет? Зимовать?

— Если затрет — зимовать, — равнодушно ответил парень.

Молодой кочегар пожал плечами:

— Не приходилось мне зимовать во льдах. Вот дело какое.

Парень в комбинезоне усмехнулся:

— Слыхал пословицу? «Зимовки бояться — во льды не ходить».

Кочегар посмотрел на него с беспокойством:

— Может, и мне с вами?

— С «Красиным»? Поздно, братишка! Ночью снимаемся. Знай шуруй теперь на своей лоханке, жди нас, когда вернемся!

Кочегара все еще одолевали сомнения:

— Еще вопрос, с чем вернетесь. Может, вам и идти даже не стоит. Еще до льдов не дойдете, а этих итальянцев во льдах и без вас найдут! Читал? Уже четырнадцать экспедиций разных стран вышли на поиски!

— Мало ли, сколько их вышло! Да пока что ни одна во льды войти не сумела! — возразил парень. — Нет, братишка, искать пусть они себе ищут, а спасать людей нам придется.

— И я! — вдруг завопил кочегар. — Не я буду, если с «Красиным» не пойду!

Не знаю, что делал молодой кочегар во вторую половину дня 14 июня, но через неделю, в день, когда мы шли в Немецком, или Северном, море, когда на горизонте излучались ослепительной белизной вершины норвежских гор, я неожиданно встретил его на корме ледокола. Одетый в матросскую робу, он возился с какой-то доской, вымерял ее, обстругивал и опять вымерял.

А парень в синем комбинезоне был пекарь. На «Красине» в ледяной пустыне он вьпекал нам хлебы, белые и большие, которые поедались с черной печенкой тюленя, с медвежатиной — трофеями охоты во льдах, и жесткой, копченой колбасой, которой снабдили нас в Ленинграде.

В глубине Угольной гавани двухтрубный великан «Красин» грузился углем. Его окружали баржи и катера. Над ним взвивался столб угольной пыли, пели лебедки, с железным шумом передвигались пароходные краны. На кранах поднимались огромные двухстворчатые стальные раковины. Опускаясь над баржей с углем, они раскрывались, черпали черное топливо, захлопывались, взлетали кверху, кран опускал их, створки распахивались опять и низвергали в глубины красинских трюмов тысячи тонн угля.

Еще мальчиком я впервые прочитал «Путешествие на корабле «Фрам» Фритьофа Нансена. Потом читал эту книгу еще и еще. И всегда удивлялся первым страницам книги. Как долго Нансен готовился к экспедиции «Фрама», как бережно он выбирал людей! Восемь лет подготовки!

Другие экспедиции готовились год или два. Это были экспедиции, которые надеялись дойти до Северного полюса.

«Красин» не собирался на полюс. Но «Красин» — первый корабль, который решался войти в вечные льды в самом начале полярной весны.

Люди, отправлявшиеся на «Красине», знали, что они должны быть готовы к возможности встретить зимовку во льдах, отдаться во власть вечной ночи, быть затертыми вечными льдами. Вот что делало экспедицию «Красина» равноценной тем, что собирались пересекать девяностый градус, место, где сходятся все меридианы земного шара, — Северный полюс.

Восемь лет ушло на подготовку экспедиции «Фрама».

И только три дня было в распоряжении советского ледокола.

Три дня — большим сроком «Красин» не располагал.

«Так могут собираться большевики или сумасшедшие», — писали буржуазные газеты о молниеносных сборах «Красина».

Маленький катер в Ленинградском порту пришвартовался к высокому борту корабля, у которого было всего три дня на сборы в далекую и суровую Арктику.

По веревочной лестнице, спускаемой с борта судна — штормтрапу, — я втащил свой багаж на борт ледокола и остановился в растерянности. Куда идти, с чего начинать свое участие в экспедиции? Первый человек, с кем пришлось заговорить на «Красине», оказался старшим помощником капитана — Павлом Акимовичем Пономаревым. Тогда ему только недавно перевалило за тридцать. Небольшого роста, коренастый, в фуражке, низко надвинутой на светлые живые глаза, он оглядел меня так критически и с таким сомнением, что мне сразу стало неловко. Взгляд Павла Акимовича спрашивал: «Что вам здесь надо и кто вы такой?»

Я вытащил свой мандат Комитета помощи Нобиле и предъявил старпому.

— Ах, вот оно что. Ладно. Вещи пока в кают-компанию. Живей. Предупреждаю: работать придется всем. На палубе не курить. Всё!