Луи Буссенар - Остров в огне
Наконец до терпящих бедствие в воздухе дошел смысл великолепного маневра смелого водителя судна. Они закричали от радости и облегчения. В ответ с яхты, что мчалась словно кит, донеслось громкое «ура!».
Воздушный шар — вернее, его останки — уцепился за мачты. Команда сняла всех, и беглецы — каким это ни кажется невероятным — оказались на своем, дружественном борту!
Спасены!.. Они спасены!
Со всех сторон раздавались слова благодарности, тянулись руки, глаза наполнялись слезами умиления. А судовладелец приказал увеличить скорость. Яхту подбросило на волне, и она унеслась в открытое море.
Крики победы, раздававшиеся на других судах, сменились проклятиями. Испанцы быстро сообразили, что их ловко обманули. Корабль, принятый ими за свой, — нарушитель блокады… сообщник мятежников… бунтарь!..
И снова после затишья во время операции по спасению воздушного шара они открыли огонь, и даже с еще большей силой. На этот раз они стреляли по яхте. «Бессребреник» еще находился в опасной зоне: он по-прежнему был в пределах досягаемости для пушек на крейсерах.
Мариус, шумно выражая восторг как истинный провансалец, заявил, что испанцы стреляют не лучше пьяных сапожников и что никакой опасности уже нет. Он хохотал над собственной шуткой, пока снаряд, пройдя вдоль борта, не ударил в одну из подпор трапа и не сбил пятерых матросов. Осколок попал в грудь Фрикет.
— Мой дорогой папа!.. Моя бедная мама!.. Неужели я умру… так и не увидев вас? — воскликнула француженка.
ГЛАВА 27
На Лазурном берегу. — Бандоль-сюр-мер. — Вилла Апельсиновых деревьев. — Выздоровление. — Фрикет и ее семья. — Письмо с Кубы. — Конец полковника Агилара-и-Вега. — Карлос и Кармен. — Голубой цветочек. — После установления мира на Острове в огне.
Мы на солнечном побережье прекрасного Прованса, в одном из уголков старой Франции, столь точно названным Лазурным берегом. Богатый Марсель далеко позади. Зато совсем рядом расположен Тулон, мощная крепость, она только и живет разговорами о войне.
Туристы сразу влюбляются в Бандоль, очаровательный городок, спрятанный в глубине большого залива, воды его ласкают глаз синевой. Красивые дома на берегу, элегантные виллы на вечнозеленых холмах, огромный виадук[140], напоминающий римские сооружения, аллеи пальм и эвкалиптов, светящиеся радостью люди, мелодичный сверкающий остроумием язык — все это производит удивительно приятное впечатление.
Да, это край солнца, почти красного цвета земли, на ней растут гигантские алоэ, приморские сосны, древовидный вереск, оливы, мирты, апельсиновые и мастиковые деревья; разные оттенки их зелени странным образом, но гармонично сочетаются между собой.
Благодатная страна, где не знают, что такое заморозки, снег и иней, где в январе повсюду цветут розы, фиалки, бессмертники, гвоздики и анемоны, где человек, не боясь стихии, не испытывая нужды, не трудясь сверх сил, живет в полное удовольствие, всему радуясь, улыбаясь, пьянея от воздуха, солнца и свободы.
Да, это Бандоль, чудесный климатом, гостеприимными жителями, великолепными пейзажами, которые пока еще не привлекли к себе представителей высшего общества, к счастью для тех, кто любит дикую природу.
Примерно в четырехстах метрах от города по дороге на Тулон, проходящей через Ольуль, стоит на возвышенности небольшая, но великолепная вилла Апельсиновых деревьев. Прелестный домик, к нему от самой дороги идет очень пологая лестница, защищенная от мистраля[141]. Перед домом расположена широкая терраса, где растут апельсиновые деревья, эвкалипты и пальмы. Отсюда открывается прекрасный вид.
Стоит январь, но погода такая теплая, что окна в доме открыты. Сидящей же в кресле-качалке девушке приходится прятаться под зонтиком и то и дело обмахиваться веером. Она бледна, слаба, худа — сразу видно, что недавно перенесла болезнь и приехала сюда погреться на теплом солнышке, подышать морским воздухом, искупаться в целебных брызгах волн.
Незнакомка, не отрываясь, смотрит на море, такое синее, что художнику пришлось бы немало потрудиться, подбирая достаточно яркую краску.
Прямо перед ней, совсем рядом, виднеется остров Бандоль, где однажды провел зиму Александр Дюма. Немного подальше мыс Крида, там установлен бело-черный бакен. А еще дальше остров Руво с маяком, остров Амбье, гавань Брюск и, наконец, на горизонте, у слияния голубизны моря и небес, несколько быстро идущих торпедных катеров.
Около девушки хлопочет женщина лет сорока с добрыми, полными нежности глазами. Она смотрит на свою подопечную с такой любовью, с такой готовностью выполнить любое желание, с какой может смотреть только мать. Для нее не существуют ни небо, ни море, ни холмы, ни экзотическая растительность, ни вид открытого моря. Вся поглощенная заботой о дочери, она только и видит дорогое дитя, вернувшееся издалека, чудом оставшееся живым и заставляющее ее быть в постоянной тревоге.
Взгляд дочери, все время устремленный на море, вызывает у нее нечто вроде ревности. Простой женщине непонятна притягивающая к себе красота волн.
— Дорогая, ты все смотришь на это проклятое море, из-за которого была так далеко от нас…
— Но оно же привело меня и домой, мамочка.
— Да, но — Боже мой! — в каком состоянии! И, признаться, я по-прежнему боюсь, что тебя вновь охватит страсть к путешествиям…
— Ой, мама, если это и случится, то не скоро… Так что успокойся.
— Вот если бы ты сказала: «Никогда!..» Ты и представить себе не можешь, скольких слез мне это стоило, особенно последняя поездка на Кубу… А отец!.. Бедняга!.. Ему жизнь была не в жизнь.
— Давай не будем об этом, пожалуйста, мама… В общем-то я сама себя ругаю за эти безумные путешествия… Я чувствую себя дурой и чуть ли не преступницей из-за того, что принесла вам столько волнений…
— Так ты больше никуда не поедешь?
— Сначала нужно поправиться… совсем поправиться… На это уйдет год… Потом я должна подготовиться к экзаменам… чтобы получить диплом доктора… Это займет года три…
— Послушай, малышка, дочка моя, ради нас, будь благоразумна…
— Хорошо, мама, успокойся… А вот и папа. С ним Мариус и маленький Пабло.
Как оказалась на Лазурном берегу героиня нашего повествования?
Раненная в грудь осколком испанского снаряда в момент, когда яхта подбирала потерпевших в воздухе, несчастная Фрикет долго находилась между жизнью и смертью. К счастью, на шхуне был врач, он со знанием дела взялся за лечение. Но ранение оказалось настолько серьезным, что несколько месяцев состояние девушки вызывало тревогу.
