Засекреченный полюс - Виталий Георгиевич Волович
- Сейчас приготовлю чайку, - сказал я, - и на покой. Похлебав наскоро чайку, мы, не снимая курток и свитеров, забрались с головой в спальные мешки. Петров пожелал нам приятных сновидений и, погасив лампу, пошел охранять лагерный покой. Под утро мне приснился страшный сон. Я готовлю обед и вдруг обнаруживаю, что со стола исчезло все мясо. Переполошившись, бегу на склад. Стеллаж пуст, куда-то подевались все оленьи туши. Только вроде бы одна торчит из-под снега. Я попытался выдернуть ее из сугроба, и тут она как зарычит и превращается в медведя. Хочу бежать, а ноги словно приросли к сугробу. Медведь бросился на меня и ухватил зубами за нос. Я вскрикнул и проснулся. В палатке - кромешная тьма. Сладко похрапывал Саша Дмитриев. Постанывал во сне Зяма. Но почему так сильно болит нос? "Неужели отморозил?" - мелькнула мысль, и я, нащупав рукой рукавицу, остервенело принялся тереть нос. Видимо, во сне я раскрылся и едва его не отморозил. И неудивительно: термометр, лежавший у изголовья, показывал минус тридцать пять. Обезопасив свой драгоценный нос, я снова забился с головой в мешок и вскоре задремал.
Утром, когда Петров просунул в палатку голову и гаркнул во весь голос "Подъем!", со всех коек раздались умоляющие голоса:
- Ванечка, милый, разведи "паялку".
Петров добросовестно накачал паяльную лампу и она низко загудела, изрыгая голубоватое пламя. Столбик ртути ожил и весело полез вверх, остановившись на отметке -5°.
- А ведь сегодня 22 декабря, - сказал Гудкович, высунув голову из спального мешка.
- У кого-нибудь день рождения? - осведомился я, тщетно пытаясь запихнуть ногу в окаменевший за ночь унт.
- 22 декабря - самый короткий день, - пояснил Зяма.
- Может, по этому поводу нам доктор лишнюю стопку настойки женьшеня поднесет, - сказал Дмитриев, - маленькое, но событие.
Сообщение Гудковича, что сегодня самый короткий день, я воспринял как образец черного юмора. Самый длинный или самый короткий - какая для нас разница, ежели круглые сутки стоит непроглядная тьма.
Постепенно нарушенный было распорядок нашей жизни восстановился. Первое, чем мне надо было заняться, - провести очередной медицинский осмотр. Закончив все процедуры обследования, я уже достал заветную бутылку с настойкой, как вдруг Петров, ни разу ни на что не жаловавшийся, спросил:
- Послушай, доктор, что-то меня последнее время жажда одолевает. Во рту пересыхает, точно валенок жевал.
- Это, видимо, от обезвоживания организма.
- Чего? - откликнулся из-за занавески Дмитриев. - Даже я знаю, что такое только в пустыне бывает. А то в Арктике. Вот смех.
- Да постой ты, Саша, со своими знаниями. Пусть лучше доктор сам объяснит.
- Понимаешь, Ваня, ничего удивительного в этом нет. Если ты посмотришь дневники полярных путешественников, то многие из них жаловались на жажду. Причины ее давно объяснены. Первая - недостаток питьевой воды. Но с этим-то у нас порядок. При работе в стесняющей движения одежде, да еще при тяжелой физической работе, значительно усиливается потоотделение - вот тебе и вторая причина. А к этому присоединяется низкая температура воздуха и его сильная сухость. Он, поступая в легкие, нагревается и при этом поглощает значительное количество влаги. И потом, мы здесь много чаще бегаем в туалет.
- Это я давно заметил. Иногда раз по десять, а иногда и больше хочется писать. А я подумал, может, с почками что-нибудь приключилось.
- Почки тоже не остаются в стороне от этих дел. При низкой температуре увеличивается секреция мочи. Вот и все - простенько и со вкусом. Правда, при увеличившихся потерях воды может нарушиться и солевой обмен. Но наша пища содержит достаточное количество соли, и эта штука никому не угрожает.
- Спасибо, док, за объяснение.
Ваня выпил положенную ему стопку женьшеневой настойки и удалился.
Поутру, едва одевшись, мы помчались в свою родную палатку. Но нас постигло полное разочарование. Вода не только не замерзла, но, по-моему, ее даже прибавилось. Дед-мороз явно не торопился выполнить свои прямые обязанности.
Только на пятые сутки вода наконец превратилась в лед, из которого торчали вмерзшие обломки досок, ящики, старые унтята и даже забытый впопыхах чайник. Пришлось взяться за пешни и лопаты. Когда, наконец, тридцать пятое ведро ледяных осколков было вынесено за порог, мы всерьез принялись за благоустройство палатки: сбили все сосульки наледи. Выколотили изморозь из старых оленьих шкур, настелили поверх в два слоя новые и вычистили до блеска газовую плитку. Оставалось только разжечь огонь. Палатка сразу приобрела непривычный уют.
- Теперь не хватает только музыки, - довольно сказал Гудкович. - Надо бы попросить Константин Митрофановича провести к нам радио, тогда вообще будет полный порядок.
- Это кто там радио вспоминает? - послышался из снежного лаза знакомый голос, и на пороге появился Курко с мотком провода в руках. - Здорово, бояре, - сказал он. - Как живете-можете?
- Добро пожаловать, Константин Митрофанович. Ты легок на помине. Мы как раз говорили о том, что неплохо бы к нам в палатку провести радио, - сказал Зяма.
- А я затем и пришел, чтобы радиофицировать ваш ковчег, - сказал Курко, вытащив из кармана пару наушников, и потряс ими в воздухе.
Скинув шубу, Курко проковырял ножом отверстие возле иллюминатора, прикрепил кончик провода к заостренному металлическому стержню и, протолкнув его через снежную обкладку, отделявшую нас от "внешнего мира", подсоединил к наушникам.
- Вот и все, - сказал он, - сейчас пойду подключу вас к радиоприемнику и наслаждайтесь музыкой в свое удовольствие.
Костя ушел, а через несколько минут в наушниках что-то тонко заверещало, захрипело и сквозь помехи зазвучали бравурные звуки американского джаза.
- Будем по очереди слушать, - решительно заявил Саша. - Только чур я первый. - И развалившись поверх спального мешка, он надел наушники и, блаженно улыбаясь, закрыл глаза.
Дмитриев огляделся вокруг и вдруг восторженно воскликнул:
- Ну до чего же здорово стало! Тепло, чисто. Шик-модерн!
- И жизнь хороша, и жить хорошо, - процитировал Маяковского Зяма.
Я невольно улыбнулся.
- А ты чего улыбаешься, Виталий? Что, не согласен со мной? - сказал Саша.
- Согласен. Просто ты мне один старый анекдот напомнил.
- Анекдот? Давай выкладывай. Что-то я давно от тебя никаких историй не слышал.
- Рабинович жил в маленькой комнате с женой и четырьмя детьми. До того ему однажды тошно стало, что он обратился к раввину за советом: "что делать? Тесно, грязно".
Раввин подумал и
