Б. Малкес - Открытие великой реки Амазанок
Гонсало Писарро думал, что, пойди он этим путем, из его похода выйдет благополучное и прибыльное путешествие, которое принесет огромные барыши королевской казне и расширит пределы державы и владений нашего монарха и его преемников, а также озолотит сверх меры тех христиан, коим удастся довести до конца сие предприятие. С этой целью он вместе с двумястами тридцатью людьми пешими и конными (Историки XVI века (и, в частности, даже те, которые жили в Перу и пользовались перуанскими источниками) приводят самые разноречивые сведения о численности отряда Гонсало Писарро в страну Корицы. Так, по сведениям Сьесы де Леона (опубл. в 1550 г.), почти совпадающим с данными Овьедо, «в войске капитана Гонсало Писарро было 220 испанцев». Гомара в своей «Истории Индий» (опубл. в 1552 г.) сообщает: «Сей [Гонсало Писарро], чтобы идти в землю, которую называют [страною] Корицы, вооружил 200 испанцев и верховых было еще сто человек…» У Гомары сказано, что на снаряжение экспедиции было потрачено «добрых пятьдесят тысяч кастельяно золотом». Сарате пишет (1555), что Гонсало Писарро «выступил из Кито, имея с собой 500 отменно снаряженных испанцев, причем сотня воинов была на лошадях с седлами да сбруей, и, кроме того, вышли в путь свыше четырех тысяч дружественных индейцев, и гнали они с собой три тысячи голов овец и свиней…» У Торибио де Ортигеры (его сочинение относится к 1581 г.) число испанцев в этой экспедиции определено в 280 человек. Гарсиласо де ла Вега сообщает (1609), что, отправляясь из Куско в Кито, чтобы следовать оттуда в страну Корицы, Гонсало Писарро взял с собой 200 пехотинцев и 100 всадников и что в Кито набрал еще 100 солдат, после чего в его войске стало 340 испанцев, из которых 150 были на лошадях (из этого расчета следует, что 60 человек он потерял еще по пути в Кито, видимо у Гуануку, где «индейцы зажали его наисквернейшим образом»). У того же автора мы читаем: «Шло с ним более четырех тысяч мирных индейцев, нагруженных его оружием и снаряжением да всем прочим, что потребно для похода, например разными железными орудиями, топорами, мачете, веревками, канатами из тростника и инструментом для любой надобности, какая там только ни случится; было у него более 4 тысяч свиней и больших овец [т. е. лам], кои шли под поклажею…» Там же говорится, что на подготовку похода «было издержано более 60 тысяч дукатов [50 тыс. кастельяно]».
Мерой достоверности могут явиться, очевидно, слова самого Гонсало Писарро, который писал королю 3 сентября 1542 г. (это единственный официальный документ об экспедиции): «…их [т. е. испанцев] было больше двухсот…» Эта цифра находит себе также подтверждение в письме от 15 ноября 1541 г. из Кито, в котором Вака дель Кастро докладывал королю о мерах, принятых им в связи с убийством Франсиско Писарро: «За Гонсало же Писарро, который с двумястами отменно снаряженных людей вошел в [страну] Корицы, я выслал, чтобы его позвать, сорок хорошо вооруженных людей, но не смогли они пройти более 30 или 40 лиг, ибо сплошь то была земля воинственная…»
К сказанному следует также присовокупить, что перечисленные источники, по-видимому, не учитывают присоединившегося вскоре к Гонсало Писарро отряда Орельяны, в котором насчитывалось, по Карвахалю, «более двадцати трех человек») повернул в верховья реки Мараньон и обнаружил там коричные деревья. Однако было их мало, да к тому еще росли те деревья поодаль одно от другого и в местностях суровых и необитаемых, так что пыл к сей корице [у участников похода] поостыл, и они совсем, было, потеряли надежду найти коричные деревья в большом количестве (по крайней мере, на этот раз).
Но хоть и были там такие, что так думали, другие — их же сотоварищи — мне потом сказывали, что они не верят, будто те края бедны корицей, ведь произрастает там оная во многих местах. И дело в том, что деревья той породы, кои были найдены, дикие и что в таком виде их родит природа. Индейцы же молвят, что в глубине страны их холят и за ними ухаживают и потому там они несравненно лучше и приносят корицы больше и отменно прекрасной (Американская «корица» (ishpingo), или, как ее называют хронисты XVI в., «корица из Сумако», «корица из Кито», в отличие от азиатской никакой ценности не представляла).
На своем пути они [испанцы] столь жестоко страдали от недостатка пропитания, что голод вынудил их позабыть о прочих заботах. И тогда капитан Гонсало Писарро отрядил на поиски пищи капитана Франсиско де Орельяну с пятьюдесятью людьми (См. комментарий 9), но последний не смог вернуться назад из-за того, что река, по которой он пустился, оказалась столь стремительной, что за два дня они очутились за тридевять земель от войска Гонсало Писарро, так что этому капитану и его соратникам, дабы спасти жизнь, ничего иного не оставалось, как только плыть наугад по течению да искать Северное море. Так мне дело изложил сам капитан Орельяна, но другие молвят, что буде он того пожелал бы, то смог вернуться туда, где оставался Гонсало Писарро, и я в сие верую и далее объясню почему.
Этот отряд, который выступил при подобных обстоятельствах, и его капитан были теми, кто обнаружил и увидел все течение сей реки Мараньон и по оной плавал, ибо, кроме них, никто из христиан по ней никогда не хаживал; будет же об этом более подробно и пространно рассказано в главе XXIV последней книги сей Истории (То есть в «Повествовании» Карвахаля). Началось сие плавание и событие нежданно-негаданно и привело к таким последствиям, что может считаться одним из величайших дел, когда-либо совершенных людьми.
И так как сие странствие и открытие реки Мараньон ad plenum (Ad plenum (лат.) — целиком), как я уже о том сказал, будет позже описано, я не буду далее о нем распространяться и передам здесь только некоторые подробности, кои в дополнении к тому, что описал некий преподобный монах из ордена Проповедников — свидетель и очевидец [сего плавания], стали мне ведомы впоследствии в этом городе Санто-Доминго от самого капитана Франсиско де Орельяны и от прочих прибывших вместе с ним рыцарей и идальго.
Сказанный монах не включил сии подробности в свое повествование или потому, что позабыл о них, [или потому], что не счел их столь важными, чтобы ими заниматься, и я обязан здесь пересказать их так, как они были мне сообщены названным капитаном и его товарищами.
И хотя сведения эти будут изложены не в столь совершенном порядке, как это следовало бы сделать, они буквально точь-в-точь соответствуют тому, что рассказали мне эти люди; кое-что я у них сам выспрашивал, прочее же будет изложено так, как сие им пришло на память.
И так как речь идет о случае удивительно редком, о путешествии весьма продолжительном и чрезвычайно опасном, было бы несправедливо предать забвению и умолчать об именах тех, кто в нем участвовал, а посему я привожу их здесь, тем более, что кое-кого из этих людей я видел воочию в этом нашем городе, куда капитан Орельяна и десять или двенадцать из его людей прибыли однажды в понедельник, в 20-е число декабря месяца 1542 года (В другом месте (см. стр. 115) Овьедо называет днем прибытия Орельяны в Санто-Доминго понедельник 22 ноября. Но 22 ноября и 20 декабря приходились в 1542 г. не на понедельник, а на среду. В этом же предложении содержится и другое, менее значительное противоречие: здесь Овьедо пишет, что вместе с Орельяной в Санто-Доминго прибыло «десять или двенадцать» его соратников, а в письме к кардиналу Бембо говорит, что их было «тринадцать или четырнадцать». Подобные неточности вызваны, вероятно, тем, что главы об Орельяне писались в разное время). Но так как, кроме тех пятидесяти человек, кои выступили из лагеря Гонсало Писарро с капитаном Орельяной, были и такие, что сели на тот же самый корабль с намерением дожидаться остального войска в определенном месте, куда вскоре должен был прибыть капитан Гонсало Писарро, я перечислю всех, кто в этом плавании участвовал. Вот их имена.
