Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)
Все говорило о том, что лучше не идти дальше на север, и мой внутренний голос шептал об этом постоянно. Нашептывания эти довели меня до крайне напряженного состояния.
То, что меня ждало впереди, потеряло всяческий романтический настрой. Этим можно тешить себя в уюте городских квартир или находясь на природе в безопасной близости от благ цивилизации. Романтическое состояние можно поддерживать не очень продолжительно с помощью воли или за счет изначального запаса бодрости. Обычно недели или двух вполне достаточно, чтобы от него не осталось и следа даже у самого стойкого романтика.
Впереди я увидел совершенно дикую природу без чувства юмора и способности к жалости. Там было огромное нечто, гораздо страшней того, что мне виделось в Листвянке. На всем пятисоткилометровом участке дикой природы людей практически нет, особенно после Онгурен, и я запросто могу не встретить ни души на расстоянии в сто километров.
Я начал испытывать чувства, подобные тем, которые переполняли меня в момент, когда впервые собирался сигануть с большой горы на параплане. Я должен был сделать шаг и оказаться совсем один в чужом мире воздушной стихии. Что меня ждало тогда впереди, не знал. Но знал точно, что долго страсти продолжаться не будут, и уж по крайней мере к вечеру, когда спадет термическая активность, я точно где-нибудь приземлюсь. Но сейчас передо мной открывалась перспектива оторваться от привычного мира очень надолго, и на сколько точно, предсказать невозможно. Где-нибудь в середине пути мог задуть сильный встречный ветер, и я вынужден буду сидеть в тайге непонятно сколько. Да мало ли что вообще могло случиться? Перспектива оторваться от привычного мира надолго заставляет чувствовать себя очень необычно. Наше сознание, я думаю, не очень умное, и, по моим ощущениям, путает "надолго" и "навсегда". Путаница эта вводит организм в состояние особого возбуждения, испытать которое другим способом невозможно. Вначале это меня пугало, но позже понял, что нет на свете большей страсти, чем эта. Эта страсть есть основа любви мира целиком. Испытав однажды подобное, не захочется ничего более. Сейчас я не знаю, что мне с этим делать дальше.
Ночью видел сон, будто лезу по отвесной скале. Скала высоченная — внизу облака. Лезу непонятно зачем и все попытки сообразить, что я делаю, ни к чему в результате не приводят. Как будто какая-то стена непонимания воздвигнута в моем сознании, и нет возможности ни разрушить ее, ни обойти. Я лезу вверх, пальцы мои изодраны в кровь, но о том, чтобы наплевать на все, отпустить руки и полететь вниз, не помышляю. Мне вдруг показалось, что делаю очень важное дело, настолько важное, что даже не могу сказать о нем ничего конкретного.
Только смирился со своим тяжким и безрадостным положением скалолаза, как вдруг оказался на вершине горы. Вокруг была темень кромешная и я не совсем понимал, где верх, а где низ. Для отдыха присел и увидел перед собой гроб, в котором сам же и лежал, только бездыханный. Смотрю на самого себя в гробу и думаю о том, зачем человеку такая жизнь, которой я сейчас живу. А ведь знал другую жизнь, где есть много молодых женщин, вина, веселья и бытового счастья.
Пошел снег и стало холодно. Стихия разбушевалась. Надо было подумать о ночлеге. Рядом не было никакого укрытия, и ничего другого не оставалось, как только лечь на самого себя в гроб и прикрыть крышку. Я надеялся согреться, но вместо этого начал чувствовать прибавление в своем теле необычного холода, который проникал в меня не снаружи, как это обычно бывает, а изнутри. Вскоре заснул, а потом проснулся, открыл крышку гроба, увидел мир, и вдруг понял что-то важное и бессловесное.
Я проснулся по-настоящему. Владимир Васильевич пригласил на завтрак и накормил творогом, посетовав на то, что у него сбежала корова. Чувствуя себя в долгу перед гостеприимным хозяином, сразу же вызвался отправиться на поиски пропавшего животного.
Пошел искать корову, затерянную в необъятных просторах Тайжеранской степи. Сначала искал ее там, где она может быть, а после там, где ее быть не должно. После двухчасовых поисков корова не нашлась. Я залез на самую высокую сопку в ближайшей округе, обозначенной на карте как "762" и начал глядеть в степь, но уже без всякой надежды обнаружить пропажу. Мне вспомнился ночной сон. Странный он какой-то был, как будто на самом деле все произошло. И осадок после него на душе какой-то необычный и никуда не девается.
Мы привыкли связывать бесстрашие с доблестью и агрессивностью. Отважные в нашем понимании бывают только воины и герои. Отважные — да, но не бесстрашные, потому что преодолевают свой страх с помощью усилия воли и отвлечения внимания. Если взять за основу китайское понятие мироустройства через "Инь" и "Янь", то отвага — это янь, а бесстрашие — инь. "Инь" — неагрессивное состояние. Я не хочу быть героем. Я люблю "Инь".
Утром следующего дня меня поднял Владимир Васильевич и объявил, что на дворе хорошая погода, от чего я за те три дня пока у него гостил, отвык.
Вчера вечером проводил своих новых друзей: двух Сергеев, Иру и Олю. Напоследок ребята выпили по бутылке водки, сели за рули своих авто и умчались в Иркутск.
Как только снарядил лодку и приготовился отчалить, дунул сильный встречный ветер, но я все равно отвалил и взял курс на мыс Улирба, который находится на противоположной стороне залива Мухор. От него меня отделяло километра три, но чего они мне стоили! Я упирался изо всех сил в течении двух часов, и под конец начал опасаться за то, что не смогу догрести до берега и меня сдует назад на турбазу "Мандархан". Такого лучше не допускать: возвращаться — дурная примета. Все-таки удалось добраться до берега. Неподалеку стояла машина, а вокруг нее — рыболовецкий лагерь семейства иркутян.
По моему, я теперь безошибочно могу узнать иркутянина в любой толпе, конечно же, не среди негров, а среди внешне похожих людей. Иркутяне отличаются от всех значительно, в том числе и от сибиряков. Жители Новосибирска, например, совсем другие. Иркутяне более открыты душой и непосредственны в поведении. Они очень гордятся своим иркутским происхождением и любят мир, в котором живут. Объектов для любви здесь много. В Новосибирске, например, таких мест значительно меньше. Там все в основном влюблены в Академгородок, но это не любовь, а скорее увлечение. Любви достоин только Алтай, но он далеко, и жителям Новосибирска остается только любить всю Сибирь и мир вообще. Но это трудное занятие и не всем под силу. Есть там еще водохранилище под гордым названием "Обское море". Но все это не то, не для любви.
Иркутянам с природой повезло больше, от этого они более радостные. Благодушие от прелестей мира вокруг, видимо, передается по наследству и, кроме того, само по себе заразительно. Оккультисты говорят в таких случаях о существовании эгрегора — коллективной духовной сущности, который висит над отдельно взятым народом, живет за счет мыслей каждого члена общества и в ответ заставляет население думать и чувствовать себя определенным образом. Мощный эгрегор повис над Иркутской губернией, создавая на территории здоровую атмосферу всеобщего братства. Народ, который здесь живет, находится, как мне кажется, в наиболее правильном душевном состоянии.
