Сергей Гусаков - Время драконов (Триптих 1)
— а вокруг камни холодные, сырость...
— Они где-то здесь,— сказал Сашка.
— Где? — устало переспросил Коровин,— где? Последние полштрека. Дальше пилить некуда. Если их нет за тем поворотом... Да и с какой стати им там быть — с вещами?
— Вещи их Завхоз со Сталкером могли найти.
— Глупости всё,— Коровин затянулся,— глупая ночь. Только бестолку прошлялись — ни вещей, ни следов... Шансов, что они в этой кишке, ноль-и-ноль.
— Чем больше мы осмотрели штреков, тем больше шансов, что они в оставшейся части,— заметил Саша.
— Как стул с камушками... — Гена помолчал, сплюнул и добавил:
— Только где эта “часть”?.. Уж не в Силикатах-ли??? Прежде, чем сюда ехать, надо было его,— Гена указал на Пита,— в Силикаты отправить: сидят, небось, там, над нами смеются — ах, какой чудный розыгрыш...
..: По карте оставался лишь один неосмотренный ход — ‘аппендикс’, отходящий от центральной галереи в этом месте; метров пятнадцать он петлял шкуродёром меж глыб давнего обвала, затем упирался в вертикальный разлом — естественную тектоническую трещину. Сашка помнил, что Пищер говорил как-то о ней — что-то в связи с Соломиным и ещё, что там дует,— ну и что: из многих щелей дует, а из естественных дует всегда,— она, может, на десятки метров уходит ещё вниз и вверх, вправо и влево,— пересекая другие ильинские штреки... Глупо, конечно, полагать, что “Свечки” со всеми своими рюкзаками и трансами зачем-то полезут в неё — к чему им это? С другой стороны, ход этот был, в общем-то, не так далеко от Централки — они и перекуривали у её окончания,— а по Централке до входа рукой подать...
“Пересекая другие ильинские штреки” — будто со стороны прозвучало в голове.
: КАКИЕ??? И если это так — какой смысл лазить по ней, чтоб вывалиться в часть Системы, до которой легко можно добраться в обход?..
— Сашка развернул карту и стал прикидывать, какие штреки могло бы пересечь продолжение этого разлома. Получалось, что он уходил дальше вглубь массива,— к центру холма, с другой стороны которого была ещё одна пещера-каменоломня,— но слишком, слишком далеко, чтоб всерьёз пришло в голову искать её соединение с Ильями,— и, конечно, не эта мысль могла заставить кого-то лезть в заведомый тупик, как бы из него ни сифонило,—
«А может, они не в Ильях — а в этой,— как её... в Никитах?»
: М-да. Даже ильинским не приходило в голову лазить в этот крохотный и обвалоопасный лабиринт,— Пищер “в порядке обмена опытом” как-то протащил Сашку по тамошним шклевотинам... «Но вдруг они перепутали вход,— забрались туда — и там их сыпануло?..»
— Нет. Чушь. Надпись в Кафе... И потом —— как это можно “перепутать входы”?
«Наверно, это всегда так,— подумал он,— последний ход, и все надежды на него — не зря же искали, и шансов много, и шансов нет... Что ещё говорил Пищер об этом месте?.. Ах, да,— вспомнил он,— никто не ходит в этот угол, потому что он на отшибе, все по Дальней рассекают, да по Правой — а самое интересное в Ильях, может, как раз и здесь... Но ЧТО может быть в этой трещине?»
— “Они там”: прозвучала в голове фраза.
«Да,— согласился он,— им просто негде быть, кроме...»
— И закрыл глаза. Вдруг чётко представилась Система: какая-то иная, не Ильи и не Никиты,— зал, здоровый колонный зал в центре, от него ходы лучами-щупальцами, всего не рассмотреть, фантазия тут же услужливо дорисовывает: широкие расходящиеся кверху колонны — остатки невыбранного пласта, не бут — сходятся над головой, образуя стрельчатый свод, на полу навалы обвалившихся плит вперемежку с пластами глины, чёрной и серой; дальний конец зала вообще завален, не пройти — заткнуть бы её; но, может, это интуиция — как различить? — а они там внизу, и Лена — это словно теплом или тёмнозелёным тоном, зелёным на сером, чётко и мягко одновременно,— Боже, как голова болит...
— Сашка остановился в небольшом расширении хода: маленький гротик человека на три, можно сесть, перекурить. В дальнем углу была та самая трещина. Сверху забитая расклинившимися камнями, книзу свободная, но уж больно узкая — не пролезть, и камни висят на соплях — не дай Бог их задеть,— разве что втиснуться, глянуть, что там — и сразу назад. Всё равно здесь по карте тупик.
— Не трать время,— бухнул сзади Коровин, заглядывая через сашкино плечо,— или их нашли ‘Сталкер-со-товарищи’, или Ященко с магистрами. Лучше вернёмся, поедим — страсть как кушать хочется. Целую ночь не ел, а со мной такого ещё ни разу в жизни не было.
— Возьми бутерброды из транса,— не оборачиваясь, пробормотал Сашка и подался вперёд,— только не мешай. Здесь всё на таких...
— Я помогу,— вдруг сказал Пит.
Сашка обернулся.
— Чувствуешь?.. — тихо спросил он.
— Ну, не знаю... Может, это пустяк... — Пит замялся.
— Чего?
— Ну, тут пара бычков валялась... Ты как раз наступил — так что не разобрать, старые они были или какие... И камни так сдвинуты, будто сидел кто-то: может, как раз ждал, когда из этой трещины кто вылезет.
— Пищер ждал,— жуя бутерброд, сообщил Коровин,— пока друг его Вет вылезет. Или наоборот. Они ведь все такие щелюганы излазили, когда Озеро искали... Всё равно мне туда не пролезть — только сумасшедший Соломин мог по таким щелям рассекать...
— Ну зачем ты так, Ген?!
— Извини... Не хотел я. Я не это имел в виду. Просто ваши бычки по всей Системе натыканы — и что?
— Сашке вдруг стало противно. Конечно, подумал он, он не это имел в виду,— противно, как боимся мы слова, как мало оттенков и много чувств, и второй собачий смысл...
: На стенах трещины виднелись царапины; выступы мягкого мелового известняка были потёрты, словно кто-то действительно пролезал здесь или пропихивал что-то,— “тем лучше”, пробормотал Сашка. Он полез вперёд; плечи заклинило, и тогда он повернулся на бок, вытянул, как мог, шею — глянул за уступ.
: За уступом щель уходила вниз, камни над головой держались просто чудом,— как только Соломин отважился забираться в неё? — и зачем?.. — ну да ладно; он смог, значит, смогу и я,— стены сужались книзу на клин, но совсем не сходились: там оставался некий просвет и трещина в нём изворачивалась штопором, а что было дальше — не разглядеть, он и так чуть не вывернул шею...
— И как-то машинально вдруг заскользил вперёд: вниз и вбок. Через мгновение он понял, что человеческое тело имеет предел гибкости, и понял также, что подошёл к этому пределу страшно близко,—
: на секунду он остановился, затем выдохнул воздух, подтянул, как мог, колени, попробовал отжаться от стены — и проскользнул, точнее провалился головой вниз ещё на полметра. Глина и мягкий известняк осыпались со стен, забились в волосы. Сашка почувствовал, что застревает окончательно. Колени упёрлись в твёрдое ребро поворота; согнуть их не было никакой возможности, плечо выламывалось назад острым выступом кремня, левую руку заклинило, вдавило в живот,— вот дурак, надо было вытянуть её вперёд, да теперь поздно — правая с фонарём беспомощно болталась впереди, не нащупывая опоры. Казалось, ни одного движения в жизни больше не сделать: ни вперёд, ни назад,— ни вправо, ни влево —
