Игорь Фесуненко - Пост Леонардо
— Одним словом, я вижу, что их мир куда более сложен и интересен, чем это представляется всем нам?
— Разумеется!
— Но как же все-таки трудно перекинуть мост между этими двумя мирами: нашим и их!
— Трудно? — Орландо задумался. — Нет, я бы сказал, невозможно!
— Не слишком ли пессимистично это утверждение? Позволю себе напомнить, что в нашей стране сходные проблемы — например, с малыми народностями Севера — решились весьма успешно.
— Когда я говорю «невозможно», я имею в виду наши условия. Ваш, советский, опыт действительно интересен и, как мне кажется, является пока единственным в истории примером успешного приобщения малых народностей к «белой цивилизации». Но здесь, в НАШИХ условиях, в рамках капитализма, разговоры об «интеграции» индейцев, о включении их в нашу жизнь и «приобщении» к нашейкультуре — это чушь! Если такая «интеграция» и может быть достигнута, то только на протяжении очень долгого времени. Может быть, целых веков. Мы не понимаем, что индеец может выжить, может сохраниться как сын своего народа только в рамках своей культуры. Своей собственной! Если бы мы научились уважать его культуру, перестали бы смотреть на него свысока... — Орландо раздраженно махнул рукой. — Если бы смогли понять, что эта культура, на которую мы так безжалостно посягаем, которую мы насильственно подавляем нашей «цивилизацией», не принадлежит нам, не является нашей собственностью, что она достояние всего человечества!
— Ну а где же, по-вашему, выход?
— Выход? — Орландо нервно хрустнул пальцами. — Никто не знает, где выход. Я его не вижу. Индейца нужно было бы оставить в покое. Оградить от контактов с нами, создать как можно больше Парков вроде нашего, где с индейцами будут общаться только специально подготовленные люди. Сейчас, сегодня нужно принимать срочные меры, чтобы сохранить то немногое, что еще уцелело. А потом сесть и подумать, что делать дальше.
А ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?
«...Сохранить то немногое, что еще уцелело». Горечь и пессимизм этих слов Орландо потрясли меня. Трудно было поверить, что человек пытается смириться с неизбежным провалом дела, которому он себя посвятил, и признает, что цель, к которой он всю жизнь стремился, не только никогда не сможет быть достигнута, а, наоборот, с каждым годом отодвигается все дальше и дальше.
Но постойте! А не преувеличивают ли Орландо и Клаудио? Может быть, эта жестокая повседневная война, которую они ведут: отсутствие денег, нехватка инвентаря, имущества, равнодушие начальства — сделали их пессимистами?
Я решил не торопиться с ответами на вопросы, родившиеся там, в Шингу, в беседах с Орландо и Клаудио. Я решил по возвращении в Рио-де-Жанейро поинтересоваться мнением других специалистов и ученых. Людей, которые могут рассматривать вопрос без какой бы то ни было предвзятости.
Первой жертвой моей любознательности оказался один из крупнейших специалистов бразильской индеанистики, перечень должностей и ученых званий которого отметает всякие сомнения в компетентности и эрудиции этого человека: доктор антропологии, заведующий секцией антропологии Национального музея, преподаватель кафедры антропологии Федерального университета Рио-де-Жанейро министерства просвещения и культуры, профессор Роберто Кардозо де Оливейра.
Профессор, надо отдать ему должное, довольно долго и весьма изобретательно сопротивлялся наскокам странного русского журналиста, откладывая и перенося с одного срока на другой запрошенное по телефону интервью. Его можно было понять. Во-первых, он был обременен массой забот, связанных с выполнением множества своих служебных и научных обязанностей. Во-вторых, беседа с подозрительно любознательным журналистом не могла вызвать у него энтузиазма, потому что говорить об индейцах было тогда не так-то просто: в европейской и американской печати начали появляться статьи и интервью, посвященные тяжкому положению бразильских индейцев, расправам, стычкам, побоищам, погромам, и это вызвало серьезное беспокойство Национального фонда индейцев (ФУНАИ), который принял решение ликвидировать этот журналистский ажиотаж, наносящий ущерб национальному престижу. Первым шагом в этой кампании явилось категорическое запрещение чиновникам системы Национального фонда индейцев давать какие бы то ни было интервью журналистам. Тем более иностранным. Единственным источником тщательно профильтрованной официальной информации о жизни и положении бразильских индейцев становилась отныне канцелярия президента Национального фонда индейцев.
Профессор Кардозо, правда, не являлся сотрудником ФУНАИ, однако, учитывая сложившуюся ситуацию, беседа с иностранным журналистом вряд ли могла радовать его. И тем не менее — за это я должен выразить профессору глубочайшую признательность — он в конце концов согласился принять меня в своем кабинете на первом этаже Национального музея Рио-де-Жанейро. Музей этот размещается в роскошном дворце, принадлежавшем полтора века назад первому императору Бразилии.
Для начала я прошу профессора ответить на такой вопрос:
— Анализируя бесчисленное множество конкретных контактов и соприкосновений двух цивилизаций — индейской и белой, от специально организованных научных экспедиций до случайных стычек с индейцами солдат окраинных гарнизонов, геологов или сборщиков каучука, можно ли уловить какие-то закономерности в зарождении и развитии этих контактов? Можно ли, например, определить, как в большинстве случаев реагируют индейцы, впервые встречающие белого человека, — дружелюбно или враждебно? Наблюдаются ли какие-то различия и нюансы в отношении к нам у индейских племен в зависимости от уровня их развития? Можно ли, иными словами, определить, кто к нам относится «дружелюбнее»: более отсталые или более развитые племена?
— Мне кажется, — говорит профессор, — что характер и закономерности контактов и взаимоотношений нашей и индейской культур определяются не особенностями индейских племен, не большей или меньшей степенью их развития. Главное, что определяет отношение индейца к белому, — это историческая специфичность контактов и, в частности, первого контакта между ними. Что это такое?
Во-первых, характер этого контакта: мирный или конфликтный. Обычно индеец, если он никогда ранее не был атакован белыми, тяготеет к мирной форме контакта с нами. Конечно, он почти в любом случае остается недоверчивым, подозрительным. Это неизбежно. Он стремится избегать нас, поскольку инстинктивно опасается подвоха, угрозы, опасности. Но все равно и при этой подозрительности, нервности, недоверчивости он более расположен к мирному контакту. Именно так произошла, например, первая встреча Штейнена с индейцами Шингу: они его побаивались, избегали поначалу, потом все окончилось миром. И это потому, что до Штейнена там никто не был и, следовательно, никто с ними не конфликтовал, не вызывал их раздражения.
