Роланд Хантфорд - Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Скотт лихорадочно писал указания. Помимо своего путешествия на юг, он запланировал еще с десяток различных походов. Но вместо того чтобы дать каждому руководителю независимость в рамках заданного направления, он, в соответствии с принятой на военно-морском флоте модой, разработал подробнейшие приказы, почти не предполагавшие индивидуальной инициативы. В силу своей чрезвычайной очевидности они должны были выполняться беспрекословно и обладать статусом неоспоримых заповедей. Такое поведение в итоге ему обошлось слишком дорого.
Впервые об использовании собачьих упряжек задумались в августе. Драки и несчастные случаи среди животных сократили стаю из двадцати пяти собак до девятнадцати. Бóльшую часть зимы они чахли в своих конурах как никому не нужные домашние животные, их плохо кормили, за ними плохо ухаживали. Теперь Скотт назначил Шеклтона ответственным за собак, приказав тому научиться управлять упряжкой. Скотт был свято уверен – и ему с энтузиазмом вторил Шеклтон, – что в мире нет ничего, с чем не может справиться британский моряк, и несколько недель торопливых импровизаций помогут сформировать нужные навыки.
Как правило, для обучения управлению собачьей упряжкой требуются год или два усиленных практических занятий. Опытный возница никогда не доверит дилетанту хорошую упряжку, потому что он почти наверняка с ней не справится. А в данном случае дилетанты были особенно неуравновешенными.
И Скотт, и Уилсон, и Шеклтон не понимали собак, не доверяли им, не ценили их качеств. Скотт не мог определить, хотят они «хлыста или поощрения, непонятно, когда пользоваться тем и другим, и что вообще можно сделать с этими тварями». Скотт вообще часто называл собак «тварями», обращаясь к ним исключительно с жалостью или презрением, и это явно говорит о том, насколько чужд ему был мир животных.
Скотта ужасала любовь собак к драке. Увидев, что кормежка вызывает всплеск дружелюбия со стороны собак, он сам себя выставил в негативном свете, заметив, что «довольно удивительно столкнуться даже с таким проявлением чести у этих бессовестных существ». Скотт ожидал, что собаки будут вести себя как люди, вместо того чтобы понять их как животных. Он пытался подогнать окружающее под свои представления, что свидетельствует о нежелании видеть реальность и неумении учиться на собственном опыте.
Амундсен, Пири и другие профессионалы в управлении собачьими упряжками овладевали этой техникой в непосредственном контакте с людьми, живущими в полярных условиях, которые в результате многовековой эволюции и успешной адаптации могли дать им бесценные знания. Но для того чтобы учиться у примитивных народов (а не смотреть на них сверху вниз), требовался особенный склад ума, который был чужд Скотту. Его воспитали на традиционных убеждениях, что цивилизованный человек всегда все знает лучше.
Поэтому он верил, что легко справится с сибирской упряжью, которую ему передали, хотя никогда раньше не был в Арктике и не видел собак в действии. Вместо попытки понять, как она работает, он потратил бóльшую часть зимы на теоретическую разработку новой конструкции – хитроумный план предусматривал использование жесткой парусины и стальной проволоки, словно это часть судового такелажа. Такая упряжь «гарантированно», по словам Бернацци, «перепутывалась и протирала собакам мех за удивительно короткое время». Характерно, что это была единственная попытка Скотта усовершенствовать имевшееся на корабле снаряжение. Когда он опробовал свою упряжь на собаках, то потерпел смехотворное поражение, и ему пришлось обратиться к первоначальному варианту.
22 августа вернулось лето, и Скотт организовал срочное обучение различных групп экипажа перед началом исследований. Сам он в последний момент попытался научиться управлять собачьей упряжкой. Безуспешно. Нетерпеливый и невосприимчивый к уму животных, он обнаружил, что собак очень трудно заставить работать. Скотт видел свою главную задачу в проверке идеи о том, что собаки должны быть разделены на несколько упряжек, чтобы тащить много саней. Но здесь он столкнулся с неприятным открытием: такое деление увеличивало вероятность драк, поскольку каждая упряжка вела себя как сплоченная стая и немедленно начинала войну с другими. Скотт давно мог бы узнать об этом из книги Аструпа «С Пири к полюсу» или из других книг, которыми пренебрегал в Лондоне.
Но настоящий сюрприз преподнесли не собаки, а люди. Через неделю или две у членов санных партий началась цинга. «История, – как печально констатировал Уилсон, – явно собирается повториться на юге».
Он имел в виду историю катастрофических экспедиций британского военно-морского флота в Арктике, особенно поход под руководством Нарса, предпринятый четверть века назад.
Скотту на «Дискавери», как и Амундсену на «Йоа», мало чем могли помочь общепринятые представления о принципах питания того времени. Витамины как таковые будут открыты только через десять лет, а витамин С станет признанным средством от цинги через двадцать пять лет. Но поведение человека перед лицом грозящей опасности может многое сказать о нем. Скотт отнесся к ситуации гораздо менее серьезно, чем Амундсен, хотя имел ясные представления о чужом горьком опыте.
В полярных областях цинга была в основном бедствием Королевского военно-морского флота – такой вот странный постскриптум к просвещенной эре. Еще в XVIII веке шотландский военно-морской хирург Джеймс Линд провел уникальный клинический эксперимент, в ходе которого практически определил цингу как болезнь, связанную с недостатком каких-то веществ. Капитан Джеймс Кук учел это в ходе своих плаваний и стал первооткрывателем в использовании свежей пищи как предупредительной меры против цинги, причем проверенным противоцинготным средством в ту пору уже считались цитрусовые. Он получил неслыханный результат: коварная болезнь не унесла ни одного человека из его команды. К началу XIX века от цинги на флоте почти избавились, и употребление лимонного сока в плавании стало обязательным.
Потом для экономии и удобства Адмиралтейство перешло на консервированные и упакованные в банки продукты, что привело к дефициту витамина С в диете моряков, ведь его единственным источником оставалась ежедневная порция лимонного сока. Линд и Кук настаивали на использовании свежих фруктов, но теперь лимонный сок разливался по бутылкам, причем в таких условиях, в которых витамин С быстро разрушался. Также ради экономии Адмиралтейство перешло с европейских лимонов на лаймы из Западной Индии, содержавшие в два раза меньше витамина С. Результатом стало возвращение цинги, уроки прошлого века оказались забытыми. Верная концепция о болезни, связанной с недостатком определенного вещества, была погребена под лавиной заклинаний ортодоксальной медицины, которая принялась подгонять известные факты под модные теории о сепсисе и асептике, оставив потомкам право чествовать Линда и Кука как провидцев, опередивших свое время.
Скотт придерживался официальной медицинской теории, хотя она была очень далека от истины. Он оказался в «достойной» компании, исключением из которой стал лишь Амундсен с его верой в народную медицину (например, он признавал антицинготные свойства морошки) и критическим отношением к медицинской моде. Знание чужого опыта могло бы помочь Скотту, как в свое время помогло Амундсену. Участники частных морских экспедиций – как британских, так и иностранных – почти ничего не знали о цинге. В их случае проверенным антицинготным средством оказывалось свежее мясо. В печати об этом было много свидетельств. А Скотт между тем имел в составе своей команды одного из наиболее авторитетных в данном вопросе специалистов.
Кёттлиц в свое время сохранил здоровье членов экспедиции Джексона – Хармсворта с помощью свежего мяса и хотел сделать то же самое сейчас. Во льдах можно было найти сколько угодно тюленей – Кёттлиц предлагал забить их в количестве, достаточном для формирования ежедневного мясного рациона в течение всей зимы. Скотт запретил это делать отчасти потому, что Кёттлиц ему не нравился, а он не умел отделять людей от их идей. В ответ он привел не слишком логичный аргумент о том, что убийство большого количества тюленей для употребления в пищу, а не нескольких – исключительно в научных целях, – было бы «жестокостью». Истина заключалась в том, что Скотт отличался брезгливостью и не выносил вида крови. Как начинали понимать его спутники, эмоции у него преобладали над разумом.
Кёттлиц явно находился на верном пути, настаивая на свежей пище, но Скотт защищал традиционные взгляды. Кёттлицу трудно давался этот спор, поскольку он не был прирожденным оратором. Выслушав множество аргументов, Скотт неохотно позволил убить нескольких тюленей, но совсем немного – типичный чиновничий компромисс. Наряду с этим он вернулся к диете военно-морского флота, основанной на консервированной пище и оказавшейся катастрофичной для всех предыдущих экспедиций. Меры по профилактике цинги свелись к тщательной проверке каждой банки на возможную «испорченность» содержимого (на редкость бессмысленная процедура).
