Пауль Вернер Ланге - Подобно солнцу

Алвару ди Мишкита, бывший капитан «Сан-Антонио»., все еще томился в тюрьме, когда «Виктория» прибыла в Севилью. Заступничество Элькано обеспечило ему свободу, но не защитило его поруганную честь. Противник Мишкиты Эстебан Гомес остался не только безнаказанным, но и получил высочайшее одобрение. В 1524–1525 годах он искал Северо-западный проход в Тихий океан, спустя девять лет ему был пожалован фамильный герб за якобы «свершенные во время исследовательского плавания Магеллана достойные признания деяния».

Судебные заседатели проявили себя столь же пристрастно, как и в упомянутой афере, и во время процессов за наследство Магеллана. Так как его сына Родриго и жены Беатрис более не было в живых, а родные в Португалии не предъявили своих притязаний, этим делом занялись тесть Магеллана Дьогу Барбоза и его сын Хайме. Дьогу Барбоза скончался в 1525 году, так и не успев узнать, что в том же году королевский трибунал признал его наследником всех значительных денежных сумм и привилегий, которые были когда-то обещаны Магеллану. Однако несмотря на благоприятное завершение дела, его преемники не получили ни одного мараведи из королевской кассы. В 1796 году возник новый правовой спор относительно их претензий, тоже безуспешный. То было последнее разбирательство. Ни брат Магеллана Дьогу ди Соуза, ни сестра Тереза не сделали даже попытки отстоять права, оговоренные в их пользу завещанием Магеллана. У них были весьма веские основания так поступить: король Мануэл, снедаемый жаждой мести, приказал разбить вдребезги герб Магальяйншей, украшавший дорогу к его резиденции в Саброзе.

Хуану Себастьяну де Элькано была назначена ежегодная рента в пятьсот дукатов, Франсиско Альбо и Мигель де Родас также получили щедрое вознаграждение. Родаса, шкипера «Виктории», император Карл лично возвел в рыцарское звание. То, что потерял один, получил другой. Скоро Элькано было дозволено ввести для своего рода пышный герб, на котором были изображены замок — символ Кастилии, палочки корицы, мускатные орехи и гвоздика. Над щитом с этими изображениями красовались шлем и земной шар; лента с девизом «Ты первым обошел вокруг меня» обвивала щит. К сожалению, Элькано сам во многом опорочил славу, им заслуженную. Когда в октябре 1522 года судебная палата в Вальядолиде занялась выяснением некоторых обстоятельств плавания, например событий в бухте Сан-Хулиан, смерти Магеллана и других, баск неоднократно ложно приписывал бывшему генерал-капитану низменные побуждения и безрассудность. Такие заявления порочили память умершего, которому он раньше, в письме к императору, все-таки отдал должное. Вполне могло бы получить поддержку утверждение, что военный поход Магеллана против Силапулапу поставил под угрозу дальнейший ход плавания. За это он дорого заплатил. Но для чего Элькано выдвинул обвинение, будто генерал-капитан проявил себя врагом Испании? В угоду императору? В угоду судьям? Сам Хуан Себастьян де Элькано вскоре убедился, чего стоят приятно звучащие фразы, когда ему снова и снова тщетно пришлось требовать обещанную императором ренту. Одновременно он на самом себе испытал, сколько кругом опасностей для жизни великого человека: в мае 1524 года он выпросил у Карла У двух вооруженных телохранителей для постоянной охраны своей особы. На следующий год Элькано стал командиром одного из семи кораблей, с которыми Гарсиа Хофре де Лоайса должен был отправиться на Молуккские острова. Генерал-капитан Лоайса умер в Тихом океане. Его преемник Элькано пережил его всего на неделю. 4 августа 1526 года где-то в районе экватора его тело было предано водам океана.

Гонсало Гомесу де Эспиносе тоже была обещана ежегодная рента в 300 дукатов, которую он ни разу не получил. Вместо этого власти предержащие поведали ему, что он не может претендовать на денежное возмещение за то время, что находился в португальском плену, ибо в означенный период не состоял на службе у Испании. В 1528 году он начал с того, что предъявил судам иск и потребовал удовлетворить свои притязания. Нет никаких сведений, чем кончилось дело. Только еще один раз, в 1550 году, в документах встречается его имя. Тогда он, в возрасте шести- десяти лет, состоял инспектором кораблей, следовавших из Испании в Новый Свет.

Довольно редко упоминается о судьбе индонезийцев, попавших в Европу на «Викторию>. Из тринадцати человек, покинувших с Элькано Молуккские острова, только пятеро пережили опасности и тяготы плавания в Испанию. Четверо из них отправились с армадой Лоайсы в путь, чтобы вернуться назад на родину, одного задержали. Как сообщает историк Овьедо, это произошло потому, что индонезиец во время пребывания в Испании раздобыл определенные сведения:

«Сразу по прибытии в Испанию тот человек направил все силы на то, чтобы разузнать, сколько реалов составляют один дукат и сколько мараведи в одном реале. Он часто посещал торговцев пряностями, и у него вошло в привычку тут и там покупать по щепотке перца, и таким способом он досконально узнал, каковы в нашей стране цены на пряности. В результате он стал настолько хорошо разбираться в вопросе, что испугались его знаний. Вот так он сам лишил себя возможности возвращения на родину».

А что с Антонио Пигафеттой, смелым, добросовестным, любознательным хронистом первого кругосветного плавания?

«Я отправился в Вальядолид и преподнес Его святейшему величеству дону Карлу не золото, не серебро, а кое-что не менее ценное: помимо прочих вещей, я передал ему книгу, в которой день за днем собственноручно отобразил все события и происшествия нашего плавания».

Видимо, Пигафетта избегал являться на аудиенцию к королю вместе с Элькано. По его свидетельству, он покинул Вальядолид, едва только представилась такая возможность. Вполне вероятно, что он не желал присутствовать при чествовании человека, которого не уважал. Именно его поистине достойный короля подарок, к сожалению, не сохранился в потоке времен. Из Вальядолида итальянец направился в Лиссабон и рассказал королю Жуану III о своих приключениях, и, наконец, он посетил регентшу Франции Луизу Савойскую, которой подарил «несколько вещиц с противоположной стороны Света». В феврале или марте 1523 года он появился при дворе в Мантуе, в ноябре его принимали дожи Венеции. Без сомнения, уважаемый и почтенный рассказчик в этот промежуток времени посетил родной город Виченцу, где усердно занялся дополнением и копированием своих путевых заметок. После возвращения из Венеции он был приглашён в Рим папой Климентом 3 — всем было любопытно услышать о чудесах Восточной Азии. Наверное, во время той аудиенции Пигафетта и получил испрашиваемое разрешение на печатание его книги, а также благословение папы. Судя по письму Пигафетты в феврале 1524 года маркизу Мантуи, он действительно получил и то и другое, но по неизвестным причинам рукопись не была напечатана.

По пути в Рим Пигафетта встретил Великого магистра своего ордена, прибывшего в Италию после того, как рыцари ордена иоаннитов вынуждены были покинуть Родос, спасаясь от турецкого нашествия. Магистр, видимо, использовал представившуюся возможность и попросил у своего подчиненного список его произведения, так как экземпляр копии, который был использован в нашем повествовании, имеет довольно пространный заголовок: «Плавание на кораблях, обнаружение Юго-Восточной Индии, равно как и Молуккских островов, где растет гвоздичное дерево. Описано Антонио Пигафеттой из Виченцы, рыцарем Родосским. Начато в год 1519. Посвящается высокочтимому и благородному вельможе Филиппу Вилье де Лиль-Адану, славному Великому магистру Родоса, моему многоуважаемому повелителю, от Антонио Пигафетты, гражданина Виченцы и Родосского рыцаря>.

Это счастье, что рукопись или список с нее сохранились, ведь хотя неоднократные усилия Пигафетты издать рукопись в Венеции (август 1524 г.) не встретили препятствий, но почему-то книга так и не вышла в свет. В настоящее время в мире существуют еще четыре рукописных экземпляра сообщения о плавании, в ходе которого впервые был обогнут земной шар. Один экземпляр написан на венецианском диалекте итальянского языка, все остальные написаны по-французски. Вопрос о том, есть ли среди этих экземпляров оригинал или какое изложение наиболее близко к тексту автора, оставим на рассмотрение экспертов. Можно предположить, что Пигафетта писал по-итальянски, но не следует забывать, что его магистром был француз и официальным языком ордена был французский, — всем четырем рукописям предпослано посвящение Вилье де Лиль-Адану.

В рамках нашего повествования было бы, конечно, интереснее всего узнать, как сложилась судьба Антонио Пигафетты дальше. Это как раз и неизвестно. Существуют две противоречащие друг другу версии о его кончине. Согласно одной, он вернулся в 1536 году после сражений в Тунисе с турками назад в Виченцу и там умер. Если исходить из другой, то он закончил свое существование в 1534 или в 1535 году на острове Мальта, предоставленном Карлом У ордену иоаннитов. Книгу, которая, как он надеялся, должна была послужить тому, что «потомки не забудут мое имя», пощадили и горение, и гниение, и разбой, и война. Чем бы было дело без слова?