Владимир Динец - America Latina, или повесть о первой любви
Еще интересней засидка на плодоносящем дереве. В сухой сезон только три-четыре из сотен видов деревьев приносят плоды, и от них зависит жизнь бесчисленных обитателей верхнего яруса. Если вырубить эти деревья, лес заметно опустеет.
Между тем по Амазонии то и дело прокатываются «эпидемии» охоты на ту или иную древесную породу, связанные с рыночной конъюнктурой. В горной сельве практически уничтожены бальса и хинное дерево (Chinchona), на равнинах — каучуконос Sapium (в отличие от Hevea, он «одноразовый», т.е. вырубается для получения каучука), обладающие ценной древесиной Switenia mahogani и Cedrela. Только в Ману естественный состав леса практически не нарушен. Сборщики каучука побывали здесь и истребили почти всех индейцев, но осваивать леса не стали из-за труднопроходимых рек.
Поэтому тут хватает больших деревьев — надо только суметь на них влезть. Проведя всего сутки на большой сейбе, усыпанной сочными цветами, я видел столько разных попугаев, туканов, трогонов, обезьян, белок (от крошечной белки-мошки Sciurillus puzillus до здоровенной ярко-красной Sciurus purrhinus), что в глазах рябило.
Ночью по веткам, опыляя цветы, ползали пушистые опоссумы (Caluromys и Caluromysiops) и плюшевые еноты-кинкажу (Potos flavus).
Большие деревья часто бывают с дуплами. Если развести маленький костер и сунуть в дупло охапку дымящихся листьев, можно узнать, кто живет внутри. Чаще всего дупла заняты осами, пчелами, похожими на кусочки коры скорпионами или летучими мышами всех цветов. Но один раз мне удалось увидеть змейку Leptophis неописуемо яркой зеленой окраски, и однажды — ночных обезьянок (Aotus) с печальными глазищами.
Именно тогда я обнаружил, что разные виды обезьян имеют в лесу совершенно разные маршруты. На самых высоких деревьях, редкими «холмами» торчащих над пологом, живут ревуны (Alouatta). Они питаются листьями, поэтому им редко приходится перебираться с дерева на дерево. Чуть ниже «летают» длиннорукие паукообразные обезьяны (Ateles). Они настолько спортивные, что легко перепрыгивают с дерева на дерево. хотя на этой высоте кроны не соприкасаются. Там, где несколько больших деревьев стоят рядом, поселяются шерстистые обезьяны (Lagothrix lagotricha), словно одетые в меховые комбинезоны.
Еще ниже, в сплошном пологе, бродят огромными стаями небольшие саймири (Saimiri sciureus) в компании бурых капуцинов (Cebus apella). В менее густых участках их заменяют похожие на совят тити (Callicebus), которые по утрам, как и ревуны, устраивают концерты, но не такие громкие. На этой высоте встречается и красный уакири (Cacajao calvus) с голой ярко-алой головой, но он очень редок.
В подлеске живут маленькие тамарины, питающиеся в основном насекомыми. Самый красивый из них — императорский (Saguinus imperator) с роскошными усами. В основном стайки тамаринов придерживаются terra firma. В поймах вместо них селится похожая на пушистого черного котенка Callimico gouldi, а по берегам ручьев — самая маленькая, карликовая игрунка (Cebuella pygmaea) размером с грушу (детеныши — с солонку).
В затапливаемых лесах муравьям трудно жить на земле. Там водятся почти исключительно гигантские муравьи Dinoponera, величиной с нашу осу. Они почему-то всегда бродят группами по три-пять бойцов. Остальные строят гнезда на деревьях, благо многие деревья этих мест сами предлагают им убежища — всевозможные полости, утолщения веток и т.д.
Однажды я попытался разобраться в строении такого «муравьиного города», расположившегося в утолщении ветки большого дерева Tococa guianensis на высоте около 25 метров. Муравейник был старый, и на его удобренной остатками добычи поверхности разросся целый «висячий сад» из орхидей и бромелий. Эпифитам, однако, явно не хватало воды. У многих бромелий в основаниях листьев были как бы «карманы» для сбора воды, а выше от стебля отходили корешки, свисавшие в эти карманы. Что касается орхидей, то их корневища были густо оплетены грибами-симбионтами, которые оттуда, ветвясь, тянулись к бромелиям. Вероятно, по грибнице, как через шланг, орхидеи тянули соки из соседей.
Самое удивительное, что в утолщенных стеблях бромелий жили термиты. Обычно термиты избегают соседства муравьев. Но здесь от их гнезд во все стороны расходились крытые туннели, а вентиляционные ходы были наглухо запечатаны головами солдат. Поэтому термиты могли не бояться нападения соседей ни дома, ни снаружи. Кроме термитов, в этом странном мирке жили жемчужные лягушечки и прочая мелочь.
В Ромеро я придумал новый способ исследования леса. Рио Ману очень сильно петляет, и иногда пятикилометровую излучину можно срезать, пройдя всего километр по тропинке. Я выходил с началом рассвета, когда уже можно было идти без фонарика, одетый только в плавки, майку и сандалии (ходить босиком не стоит — тут много колючек, особенно от пальмы Astrocaryum). Срезав виток реки вверх по течению, я затем сплавлялся обратно по воде. Таким путем можно увидеть гораздо больше, чем из лодки — мотор не шумит, а торчащую из воды голову большинство обитателей леса вообще не замечает. По берегам встречаются колпы (colpas) — выходы минеральных солей. Такие солонцы привлекают массу живности, причем каждая имеет определенный круг «завсегдатаев». Где-то собираются тапиры, где-то серые олени Mazama guazunbura, где-то попугаи или рогатые гокко (Crax) — огромные блестяще-черные птицы с алым гребешком. И каждый раз видишь что-то новое.
Из Ромеро я поднялся на попутной лодке к двум большим старицам — Cocha Salvador и Cocha Otorongo. Здесь постоянно останавливаются туристские группы, но стоит зайти чуть дальше — и начинается абсолютно нетронутый лес. Я жил в палатке, а еду готовил на костре. Яркие черно-зелено-красные бабочки Panacea prola днем облепляли мои вещи сплошным ковром, садились на голову и щекотали спину, пока я обедал.
Однажды ночью палатка подверглась штурму — прямо по ней прошла колонна муравьев.
К счастью, Юлька сшила ее на славу — ни одному врагу не удалось пробраться внутрь. Если муравьи все же проникают в палатку, хорошего в этом мало, как свидетельствует история, многократно мне рассказанная в Ману и Куско (за достоверность не поручусь).
Пять лет назад в эти края приехали двое американских туристов. Они остановились на околице Шинтуйи. Палатка у них была фирменная — стало быть, очень красивая, со множеством хитрых застежек и кармашков, но с мелкими недостатками, о которых можно узнать, только когда окажешься в лесу. Как-то раз они приняли участие в местном празднике, а потом завалились спать, тщательно застегнув палатку. Тут подошла большая колонна муравьев. Они пробрались внутрь и, как это принято у рода Eciton, сначала облепили туристов, а затем разом начали кусаться. Бедняги проснулись, но спьяну не сумели разобраться в застежках, а потом совсем обезумели от боли. Когда сельчане прибежали на их отчаянные вопли, американцы катались по земле, ничего уже не соображая. Палатку тут же разрезали, но было поздно: оба оказались так искусаны, что подоспевшему участковому полицейскому пришлось пристрелить несчастных.
