Владимир Арсеньев - В горах Сихотэ-Алиня
Когда мы пришли на бивак, уже смерклось совсем. Наши орочи еще не возвращались: по-видимому, они нашли своих земляков и остались у них ночевать. После ужина, когда стали укладываться на ночь, вдруг из соседних кустов неожиданно вынырнула человеческая фигура, за ней другая, третья и четвертая… Это были удэхейцы, совершенно нам не знакомые.
Пришедшие молча подошли к огню и сели на корточки, потом достали свои трубки и стали курить.
Я предложил вновь пришедшим чаю и сухарей. Минут через десять вернулись наши проводники и с ними женщина.
— Сородэ! Сородэ! — стали они приветствовать друг друга.
Оказалось, что удэхейцы разошлись. Услышав звуки топоров и увидев зарево огня на берегу моря, местные удэхейцы пошли на разведку. Подойдя почти вплотную к нам, они стали наблюдать. Убедившись, что они имеют дело с людьми, которые их не обидят, удэхейцы вышли из засады. Вскоре явились и наши провожатые. Они нашли юрту и в ней женщину. Узнав, что мужчины отправились на разведку, они позвали ее с собой и пошли прямо на бивак.
Крылов встал и подбросил дров в огонь. Теперь я мог хорошо рассмотреть наших новых знакомых.
Все четверо были братья одной и той же семьи из рода Каза: Ландыка, Янгуй, Венза и Неодыга, женщину звали Кимони. Она была женой старшего из них — Ландыка.
Удэхейцы сказали мне, что они живут по другую сторону Туманного мыса, на реке Самарге, и сюда пришли только на охоту. Пока варился чай для гостей, наши проводники успели объяснить удэхейцам, кто мы, куда едем и какая от них требуется помощь.
Решено было, что дальше с нами пойдет один только Янгуй, а остальные три брата останутся на реке Ниме, чтобы готовиться к соболеванию.
На ночь разложили большой костер. Нагретый воздух быстро поднимался кверху и опаливал сухую листву на деревьях. Она вспыхивала и падала на землю в той стороне, куда относил ее легкий ветерок.
— Наша так нету, — говорили удэхейцы. — Наша маленький огонь клади. Ночью спи — огонь не надо.
Действительно, удэхейцы никогда больших костров не раскладывают и, как бы ни зябли, никогда ночью не встают, не поправляют огня и не подбрасывают дров. Так многие спят и зимою. На ночь удэхейцы устроились в стороне от нас. Они утоптали мох ногами и легли без подстилки, где кому казалось удобнее, прикрывшись только своими халатами.
Было еще темно, когда удэхейцы начали будить моих разоспавшихся спутников.
Густой туман неподвижно лежал на земле. Ни малейшего движения в воздухе. Дым от костра поднимался спокойно кверху. Море было тихое, как пруд.
Пока разбирали вещи на биваке, Чжан-Бао успел согреть воду в чайнике и захватил ее с собою в лодку.
После реки Ниме берег тремя высокими мысами — Туманным, Суфрен и Золотым — значительно выдвигается вперед. Вся эта часть побережья оголена от леса пожарами. Серые стволы деревьев, лишенные ветвей, поваленный ветром сухостой и обгорелые пни придают местности чрезвычайно унылый вид.
Мы плыли вдоль берега и иногда, опустив весла в воду, отдыхали, любуясь чудной горной панорамой. Вот скалистая сопка, похожая на голову великана, украшенную мохнатой шапкой; дальше каменная баба, как бы оглядывающаяся назад, а за ней из воды торчала верхняя часть головы какого-то животного с большими ушами. Когда мы подъезжали к ним вплотную, иллюзия пропадала: великан, зверь и каменная баба превращались в обыкновенные кекуры и совершенно не были похожи на то, чем казались издали.
Во многих местах береговые обрывы были разрушены деятельностью пресной воды, стекающей сверху. Другие факторы, как то: ветры, разность температуры днем и ночью, летом и зимою, морские брызги и прочее, играют второстепенную роль. В дождливое время года здесь происходят большие обвалы, изменяющие физиономию берега до неузнаваемости. Сопровождавшие нас удэхейцы не узнавали многих мест. Там, где раньше была одинокая скала, лежала груда обломков, где был высокий отвесный берег, образовалась расщелина. Вода промыла в ней глубокое ложе и вынесла на намывную полосу прибоя груды щебня. И все это произошло в какие-нибудь десять-двенадцать лет.
Удэхейцы объяснили это по-своему. Здесь был Какзаму. Он разбил каменного человека (Кудани) и разрушил берег.
Весь день погода была пасмурная. Густой туман наподобие тяжелой скатерти повис над морем и закрывал вершины гор. Наиболее сильная конденсация пара происходит около мыса Туманного, отчего он и получил свое название. Мыс Золотой гораздо ниже его и состоит из эпидотизированного порфирита, который под влиянием атмосферных явлений принимает желтую окраску. Осенью вершина мыса покрывается блестящей золотисто-желтой травой. Вероятно, оба эти обстоятельства и дали повод окрестить его таким поэтическим названием.
Мыс Суфрен со стороны моря имеет вид конусообразной башни, прорезанной наискось какой-то цветистой жилой. Море пробило в ней береговые ворота, к которым на лодке из-за множества подводных камней подойти трудно.
За этим мысом берег делает крутой изгиб на запад. Отсюда открывается вид на низменный продольный берег, идущий на протяжении 30 километров к юго-западу и вдали оканчивающийся мысом Гиляк.
В углу, где скалистые обрывы мыса Суфрен соприкасаются с низменным берегом, впадает небольшая речка Адими. Пройдя от реки Адими еще 2 километра, мы стали биваком на широкой косе, отделяющей длинную Самаргинскую заводь от моря.
До сумерек было еще часа два. Я воспользовался этим временем и, пока мои спутники устраивались на бивак, поднялся на ближайшую возвышенность. Сверху мне хорошо был виден весь берег на значительное протяжение. Между морем и горным хребтом Саркатуем располагается широкая и низменная полоса земли. Здесь суша сделала захват у моря. Продукты разрушения гор, выносимые реками Самаргой и Единкой, а также и другими мелкими речками, отлагались между мысами Суфрен и Гиляк, составляющими оконечность хребта Камуран. Море тоже принимало участие в образовании этой полосы земли. В течение многих веков оно наметывало вал за валом и выравнивало берег. Первые валы давно уже заросли лесом, но чем ближе к морю, тем растительность была моложе. Последний вал еще не успел зарасти травою. По одну сторону его было море, по другую — заводь в виде длинных озерков, слепых рукавов с пресною водою.
На прибрежной растительности сказалось губительное влияние моря. Деформированные и обезображенные деревья, преимущественно лиственицы, имели ветви загнутыми в одну сторону. Это были своего рода флюгеры, указывающие преобладающее направление ветра. Некоторые из них производили впечатление однобокой метелки с мелкими ветками, растущими густыми пучками, образующими по опушкам непроницаемую чащу.
