Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре - Сенченко Игорь

С приходом ислама, и то не сразу, вино оказалось вне закона. Правоверный не должен был произносить слова молитвы и упоминать имя Господа «грязными», то есть пьяными устами. Запретил употребление хмельных напитков «праведный» халиф ’Умар ибн Хаттаб (634–644). Чтобы искоренить пьянство в мусульманской общине (умме), он приказал не только вырубить виноградники, но и повелел не использовать впредь в росписях дворцов и храмов популярные среди арабов орнаменты с изображениями виноградной лозы (5).

Находясь в аравийских странах и посещая рынки в старых кварталах приморских городов, невольно обращаешь внимание на то, что некоторые продукты кое в каких лавках там по-прежнему продают так же, как и в старые добрые времена. Сахар, к примеру, головками, упакованными в корзинки-плетенки. Висят они прямо у входа, на огромных крюках. Делается это для того, чтобы экзотическим видом выставленных в лавках товаров привлечь в них туристов, жаждущих впечатлений, а также местных горожан пожилого возраста, испытывающих, как они признают, необъяснимую тоску по безвозвратно ушедшему прошлому. Буквально впритык к таким лавкам располагаются старые кофейни. Заказав «по чашечке кофе с кальяном», старики любят посидеть в них и поболтать о том времени, когда «такой сытости», по их выражению, как сегодня, не существовало и в помине; зато свято чтилась верность данному слову и «царила чистота нравов». Двери домов тогда если и запирали, говорят они, то только в том случае, если надолго уходили по делам; и не на замки, как сегодня, а на простые деревянные задвижки-щеколды.

Продукты в лавках на рынках (опять-таки, чтобы привлечь туристов) тоже кое-где взвешивают по старинке — на огромных старинных весах. Вместо гирь используют камни, абсолютно точно, впрочем, соответствующие обозначенному на них краской весу.

В былые времена, отлучаясь ненадолго из лавки, торговец дверь на ключ не запирал, а лишь опускал над ней простенький занавес, чаще всего — кусок вышедшей из употребления рыболовной сети. И мог быть абсолютно уверенным в том, что на переполненном людьми базаре никто в «закрытые» двери его лавки даже не сунется.

Человек, оказывавшийся на рынке, делились своими наблюдениями путешественники, шел вначале туда, где располагались лавки-мастерские парфюмеров и ювелиров. Притом делал это непроизвольно. Влекли его в их сторону запахи духов и благовоний. И уже оттуда, «порадовав глаза» изящными ювелирными изделиями, и «покрыв одежды ароматами благовоний», отправлялся в те места, где торговали нужными ему товарами.

Исследователи-открыватели «Острова арабов», посещавшие рынки Аравии, обращали внимание на сумки и обувь аравитянок. У любой из женщин имелась тогда в руках небольшая сумка-корзинка, искусно сплетенная из листьев пальмовых деревьев, покрытая изнутри битумом, а на ногах — сандалии, состоявшие, порой, только из деревянной дощечки-подошвы, искусно подогнанной под ногу, и прихваченной к ней кожаным ремешком. Наружная простота обуви имела, вместе с тем, практический смысл — оберегала ступни ног женщины от раскаленных солнцем «песчаных мостовых».

Рынки в городах, что интересно, как и сами города, окружали мощные высокие стены. С внутренней стороны они были сплошь усыпаны нишами-лавками, без дверей, но с широченными окнами, через которые проходивший мимо горожанин без труда мог рассмотреть выставленные в них товары. С внешней стороны, в верхней их части, находились бойницы для лучников. На ночь ворота в оградительных стенах рынков, где такие имелись, затворяли. Сами же лавки с товарами стерегли хорошо натренированные собаки. Человека, тайком проникавшего ночью на рынок, они рвали на части. С призывом муаззина к утренней молитве собак с рынка уводили (6). Защитные стены вокруг рынков внутри городов служили своего рода еще одним поясом безопасности для горожан на случай прорыва врага через главнее, въездные ворота города.

На рынках трудились цирюльники, «живые газеты Аравии», как о них в шутку отзывались негоцианты-европейцы. И вот почему. К каждому своему клиенту цирюльник подходил как к возможному источнику свежих новостей. Собираемые и пересказываемые им новости, переходя из уст в уста, быстро распространялись по городу. Чужеземцев, что интересно, рыночные стригуны обслуживали бесплатно. Просили лишь взамен, чтобы чужестранец поделился с ними тем, что видел и слышал в местах, где бывал по пути в их город (7).

Только в старых кварталах древних городов-торжищ Аравии можно увидеть сегодня, опять-таки вблизи рынков, сохранившиеся кое-где популярные некогда среди горожан общественные бани (хамам). Свет в них проникает через небольшие оконца в потолке, забранные цветными стеклами. Мужчины и женщины пользовались такими банями поочередно: по утрам — мужчины, по вечерам — женщины (8).

Особое отношение у аравийцев, притом повсюду, и в городах, и в селах, к журавлю и к аисту. В Аравии до сих пор бытует поверье, что журавль и аист — это принявшие их облик души переселившихся в Рай добрых людей. В сезон миграции этих птиц они, дескать, прилетают вместе с ними на «Остров арабов», чтобы, обернувшись на время в людей, пожить среди них и согнать грусть-тоску по родным землям. Посягать на аистов и журавлей, «почтальонов добрых вестей и хороших предзнаменований в семейной жизни», как их называют арабы Аравии, нельзя. Поэтому журавлей и аистов, умирающих во дворах жилищ, коренные аравийцы обязательно хоронят, и непременно под кронами деревьев.

Реакция арабов Аравии на ворона — прямо противоположная. Появление ворона при выходе из дома до сих пор воспринимается аравийцами как знак грядущего бедствия и разлуки. По одной из легенд, первой птицей, которую Нух (Ной) выпустил с ковчега, чтобы она осмотрелась вокруг на предмет обнаружения суши, был не голубь, а ворон. Так вот, покинув ковчег, он на него не вернулся. С тех пор арабы Аравии, ведущие свое начало от Сима, сына Ноя, считают ворона «недобрым предвестником»; с ним в племенах «Острова арабов» связывают предзнаменования о «скитальчестве и долгом расставании с родными землями».

Помимо широко известных в Древнем мире аравийских властительниц и владычиц, таких, как царица Савская, предания сохранили имена женщин-купчих и судей. Набатейские надписи, обнаруженные археологами, свидетельствуют, что в Северной Аравии во времена джахилийи, то есть язычества, были среди женщин и такие, кто занимал важные должности в структурах власти, и кто владел большими поместьями и снаряжал торговые караваны в Йемен и Сирию. Возьмем, к примеру, Хадиджу, первую жену Пророка Мухаммада, считавшуюся одной из самых знатных и богатых женщин Мекки.

За аравийской чадрой. «Женщина без мужа, что конь без узды», — часто повторяют аравийцы присказку предков. До ислама в Аравии существовало два типа семейных отношений: мута’а (смысл слова — «предмет наслаждения») и накаа (в переводе с арабского языка — «чистота»). В первом случае женщина не становилась женой в полном смысле этого слова. На основании договоренности о временном сожительстве (при ее заключении свидетели не требовались) мужчина и женщина начинали «жить вместе». Зачастую женщина даже не переселялась в дом к мужчине, а только время от времени «наведывалась» к нему. Дети, рождавшиеся при такой форме взаимоотношений, считались «детьми женщины».

Во втором случае женщина становилась полноправной женой. Сговорившись с отцом невесты о женитьбе и заключив соответствующий договор (обязательно при свидетелях), мужчина брал на себя конкретные обязательства; притом как по отношению к самой женщине, так и к создаваемой им семье. Несоблюдение мужчиной договорных обязательств являлось для женщины основанием для развода (9).

Надо сказать, что в наши дни примерно 80 % разводов в Саудовской Аравии, например, инициировали женщины. Причем в течение первого года замужества; и именно потому, что муж не выполнил взятых на себя обязательств. Вопрос этот сделался настолько актуальным, что обсуждался даже на специальном заседании религиозных авторитетов, занимающихся подготовкой брачных договоров (10).