Жюль Габриэль Верн - Пять недель на воздушном шаре. Путешествие трех англичан по Африке

— Ну, что же, — сказал доктор, — нам ничего больше не остается, как подать ему сигнал. Кеннеди, возьми наш национальный флаг и вывесь его.

Казалось, что пассажирам соседнего шара в этот миг пришла в голову та же самая мысль, ибо чья-то рука тем же жестом в точности воспроизвела салют таким же флагом.

— Что бы это могло значить? — с удивлением пробормотал охотник.

— Да не обезьяны ли это? — закричал Джо. — Посмотрите, они ведь нас передразнивают.

— А это значит, — смеясь, пояснил Фергюссон, — что ты сам, дорогой мой Дик, отвечаешь на свои же сигналы. Я хочу сказать, что там, во второй корзине, мы видим себя самих и что тот шар — это наша собственная «Виктория», и только.

— Ну, уж извините, сэр, этому я никогда не поверю, — заявил Джо.

— Милый мой, ты сам можешь в этом убедиться. Встань-ка на борт и помаши руками.

Джо тотчас исполнил приказание, и в то же мгновение все его жесты были точно повторены.

— Это не что иное, как мираж, — продолжал доктор, — простое оптическое явление, происходящее вследствие разницы в плотности воздуха. Вот и все.

— До чего удивительно! — все повторял Джо. Он никакие мог поверить объяснениям доктора и продолжал производить свои эксперименты, размахивая руками.

— Какая в самом деле любопытная вещь! — заметил Кеннеди. — А занятно видеть нашу славную «Викторию»! Знаете, выглядит она внушительно и держится очень величественно.

— Как вы там ни объясняйте все это, — вмешался Джо, — но все-таки тут есть что-то необыкновенное.

Вскоре отражение «Виктории» стало мало-помалу бледнеть. Туча поднялась выше, покинув воздушный шар, который теперь и не порывался следовать за ней. Через какой-нибудь час от нее не осталось и следа.

Ветер едва чувствовался; казалось, что он еще более ослабел. Доктор, потеряв надежду двигаться вперед, стал спускаться к земле.

Путешественники, временно отвлеченные от своих грустных дум любопытным явлением, теперь к тому же истомленные палящим зноем, снова впали в подавленное состояние духа. Но вдруг около четырех часов Джо заявил, будто среди необозримых песков что-то возвышается, и вскоре он ясно уж различил две пальмы, росшие неподалеку друг от друга.

— Пальмы! — воскликнул Фергюссон. Тогда там должен быть источник или колодец.

Он схватил подзорную трубу и, убедившись в том, что глаза Джо не ввели его в заблуждение, с восторгом стал повторять:

— Наконец-то! Вода! Вода! Мы спасены, ведь как ни медленно мы подвигаемся, но все же не стоим на месте и когданибудь да доберемся до этих благословенных пальм!

— А пока, как вы думаете, сэр, не выпить ли нам нашей водички? — предложил Джо. — Жара ведь в самом деле невыносимая.

— Давайте выпьем, мой милый.

Никто не заставил себя просить. Была выпита целая пянта, после чего воды осталось всего-навсего три с половиной пинты.

— Ах, от нее оживаешь! — воскликнул Джо. — До чего вкусна эта вода! Никогда пиво Перкинса не доставляло мне такого удовольствия.

— Вот хорошая сторона лишений, — заметил доктор.

— Она не так уж хороша, — сказал охотник. — Я согласен никогда не испытывать наслаждения от питья воды, лишь бы только всегда иметь ее в изобилии.

В шесть часов вечера «Виктория» уже парила над пальмами. Этц были два жалких, высохших дерева, какие-то призраки деревьев без листвы, скорее мертвые, чем живые. Фергюссон. с ужасом взглянул на них.

Под деревьями виднелись потрескавшиеся от зноя камни колодца. Кругом не было ни малейших признаков влаги. Сердце Самуэля болезненно сжалось, и он уже собирался поделиться своими опасениями с товарищами, как послышались их восклицания.

Насколько хватал глаз, к западу тянулась длинная полоса скелетов. Отдельные кости валялись вокруг колодца. Видимо, какой-то караван заходил сюда, оставив на своем пути все эти груды костей. Должно быть, более слабые путники один за другим падали в песках, а более сильные, дойдя до этого столь желанного источника, погибали вокруг него ужасной смертью.

Путники, побледнев, смотрели друг на друга.

— Не стоит опускаться, — промолвил Кеннеди, — лучше уйти подальше от этого отвратительного зрелища. Ясно, что здесь не найти ни капли воды.

— Нет, Дик! — возразил Фергюссон. — Для очистки совести мы обязаны в этом убедиться. Да к тому же лучше нам провести ночь здесь, чем в каком-либо другом месте. А в это время мы исследуем колодец до самого дна. В нем ведь когда-то, несомненно, был источник — быть может, какие-нибудь следы его и сохранились еще.

«Виктория» опустилась на землю. Джо и Кеннеди, предварительно насыпав в корзину песку, по весу равнявшегося их собственному, бросились к колодцу и спустились на его дно по лестнице, почти совершенно развалившейся. Здесь они убедились, что источник иссяк, по-видимому, уж много лет назад. Они стали рыть сухой рыхлый песок, но, увы, в нем не было и следа влаги. Наконец, они поднялись из колодца, потные, осунувшиеся, запыленные, удрученные, в полним отчаянии.

Фергюссон понял, что все поиски их оказались тщетными. Для него, впрочем, это не было неожиданностью, и он молчал. Доктор почувствовал, что отныне ему надо быть и мужественным и энергичным за всех троих.

Джо принес с собой из колодца затвердевшие обрывки бурдюка и с силой кинул их на валяющиеся кругом кости.

За ужином никто не проронил ни единого слова, да и ели с отвращением.

А между тем ведь они еще и не знали настоящих мук жажды. Лишь мысль о том, что ждет их впереди, приводила путников в такое уныние.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Накануне «Виктория» не пролетела и десяти миль, а между тем, для того чтобы держаться в воздухе, было истрачено сто шестьдесят два кубических фута газа. Утром Фергюссон дал сигнал к отправлению.

— Горелка будет действовать еще в течение шести часов, — объявил он. — Если за это время мы не найдем какого-нибудь источника или колодца, одному богу известно, что с нами будет.

— Что-то сегодня утром слабоват ветер, сэр, — проговорил Джо. — Но, быть может, он еще задует, — прибавил он, заметя на лице доктора печаль, которую тот тщетно пытался скрыть.

Напрасные надежды! В воздухе стоял тот штиль, который порой надолго приковывает к одному месту суда в тропических морях. Жара делалась невыносимой. Термометр в тени, под тентом, показывал сто тринадцать градусов.