Антони Смит - Две горсти песку
Как ни хотелось нам продолжать полет, в конце концов пришлось закругляться. Все чаще на нашем пути появлялись ухабы, все более бесцеремонно обращались с нами воздушные течения. Я делал все, что мог, но этого явно было недостаточно, и после двадцатого ненамеренного столкновения с землей я решил, что лучше садиться. Мы не подвергались серьезной опасности, толчки не причиняли вреда ни нам, ни снаряжению, однако каждый последующий толчок был сильнее предыдущего, и можно было представить себе, к чему идет дело. Кроме того, табун давно исчез вдали, и рассчитывать на встречу с чем-либо подобным не приходилось. Вот опять, хотя мы не скупились на песок, пошли вниз с высоты сто метров и стукнулись о землю. На этот раз толчок был болезненным. Да, хватит с нас промежуточных посадок, следующая должна быть окончательной.
Пока Дуглас и Ален выясняли между собой, кому из них снимать приземление (у оператора обе руки должны оставаться свободными, для съемок, а его помощнику надлежит крепко держать оператора и самому держаться за гондолу, чтобы никто из них не покинул ее преждевременно), я приготовил веревки: синюю от выпускного клапана и красную от разрывного полотнища. Не дожидаясь, когда нас опять увлечет нисходящее течение, я открыл выпускной клапан, и мы сами, по собственной воле пошли вниз.
— Внимание! Всем держаться! Дергаю разрывное. Есть. И мы приземлились. Гондола скрипнула, но не подскочила, а медленно опрокинулась набок, увлекая нас с собой. Жесткая трава Серенгети погладила нас по лицу в знак завершения полета. «Джамбо» покорно расстался с водородом, и все кончилось. Был аэростат, осталась корзина с тремя пассажирами и куча оранжевой ткани с сетью. Достойно и благородно воздушный шар прекратил свое существование, перестав быть частицей восхитительного небосвода. Кончились его воздушные странствия, кончились его африканские дни.
И мои африканские дни тоже кончились. Разумеется, еще предстояло немало дел. Надо было уложить снаряжение и отправить его домой, нанести визиты всем, кому следовало, и поблагодарить всех, кому мы были обязаны. И на этот раз я вылетел транспортным самолетом, но если в Африку меня сопровождали всякие аппараты, то теперь моими попутчиками были животные — бабуины, сотни зеленых мартышек. Я помогал стюарду кормить их в назначенное время и усмирять тысячи шкодливых попугаев. В Хартуме и на Мальте мы выводили на прогулку собак, и я бегал, как заведенный, по трапу, увлекаемый истосковавшимися по травке псами. Словом, перелет был увлекательным, и он придал мне сил для встречи с таможней.
— Аэростат? Боюсь, сэр, это будет не так-то просто… Вы же знаете, у нас есть правила, постановления, которые мы обязаны выполнять. Сейчас я посмотрю. Так, вот здесь все написано. Аэростаты и воздушные корабли двадцать процентов. Да, придется вам уплатить пошлину в размере двадцати процентов от объявленной ценности. Ведь аэростат изготовлен в Бельгии, а вы его импортируете в нашу страну. Таковы правила, поскольку аэростат не изготовлен в Великобритании. Будь он британского производства, тогда другое дело.
— Но… — произнес я и смолк.
Собравшись с духом, я вооружился аргументами насчет допотопного законодательства, давно нуждающегося в пересмотре, и необходимости проявлять здравый смысл. Я спросил: можно получить данные, сколько дирижаблей прошло через таможню за последний год? или за последние тридцать лет? или за столетие? И почему пошлина на аэростаты и дирижабли выше, чем на самолеты? Я призвал таможенников плюнуть на устаревшие, косные правила, мне вовсе не хотелось страдать из-за мелочных придирок. Я спросил, какая пошлина установлена на ввоз из Бельгии луков, кремневых ружей и долбленок и как определить ценность моего шара, если, кроме меня, все равно никто не может на нем летать, и сколько честных контрабандистов, провозящих в поясе часы и духи, они пропускают за спором со мной. Я твердил свое, они свое. — Но… — вымолвил я и опять смолк.
Впрочем, когда мы вылезали из гондолы в Серенгети, все это еще было далеко впереди. Свертывая оболочку, я не думал о таможне, в мыслях я еще парил над табуном. И уж конечно, я не думал о таможне вечером, когда пошел сильный дождь и по ровному серому цвету неба стало понятно, что это надолго. Полет над равниной состоялся вовремя.
Последние дни в Серенгети, пока шла подготовка к отъезду, мы стояли у озера Лагая. Изо всех наших лагерных площадок эта, пожалуй, была самая красивая, и мы особенно неохотно расставались с ней. Было условлено, что я выеду первым, а мои товарищи останутся, чтобы закончить наши дела в Серенгети. Вот почему я один покинул лагерь и отправился в обратный путь домой. Как обычно, рядом скакали зебры, танцевали газели и передние колеса моей машины безошибочно находили норы гиен. Одни животные сменяли других: вот группа антилоп конгони, вот стая сонных львов, опять антилопы — одиночками, большими стадами, гепард, канны — так много канн вместе я увидел впервые. Наконец я достиг дороги. Не спеша подчиниться ее прямолинейной целеустремленности, ее недвусмысленным указаниям, куда надлежит ехать, я свернул в сторону, чтобы еще раз взглянуть на мир, с которым мне предстояло расстаться. Выключив мотор, я на несколько шагов отошел от машины. Над землей, размазывая контуры животных, колыхалось марево.
Приложение. Дуглас Боттинг
А. Съемка шара с земли
Воздушная съемка, тем более в Африке, сопряжена с особыми трудностями. Когда оператор пытается с земли снять свободно парящий шар и особенно его приземление, главная проблема — оказаться достаточно близко к месту события. Насколько трудна эта задача, видно из того, что еще ни один оператор не сумел снять приземление шара, потому что нельзя предугадать, когда и где оно произойдет. Правда, в Голландии я однажды был в четырехстах метрах от приземляющегося шара, однако ничего не снял, ибо (а) я не ожидал, что он будет садиться, (б) у меня кончилась пленка. В итоге я упустил возможность снять неповторимые кадры, тем более уникальные, что при первом ударе о землю один пассажир вывалился из гондолы, а при втором ударе участвовавший в полете оператор разбил свой 35-миллиметровый «Аррифлекс».
Нам с Аленом Рутом приходилось сопровождать аэростат на автомашинах, моторных лодках и самолетах, но ни одно из этих средств сопровождения не оправдало себя.
В Африке мало автомобильных дорог, к тому же машина не могла следовать за «Джамбо», когда он летел через озеро Маньяра, или через крупнейший кратер мира, или через злокозненную гряду Нгонг. Даже сам «Джамбо» не очень-то охотно пересек эти могучие природные препятствия, так можно ли тут говорить о грузовике? Ален сопровождал нас на моторной лодке после вылета с Занзибара, но мы шли вдвое быстрее и очень скоро превратились в крохотную точку, которую даже самый мощный объектив не мог достать. При съемке шара с летательного аппарата тяжелее воздуха создается видимость, что аэростат летит со скоростью самолета. Для фотоснимка это не играет роли, но, когда на телевизионном экране шар мчится со скоростью 120–130 километров в час, это нелепо.
Только с вертолета можно удовлетворительно снять свободно парящий шар. Так был снят «Джамбо» в начале злополучного перелета из Найроби. Но с вертолетом надо быть осторожным. Мне рассказывали, как нисходящий поток воздуха, созданный вертолетом, вынудил одного отставного испанского адмирала сесть и от удара о землю шар лопнул.
Оператор должен стремиться к тому, чтобы снять аэростат, так сказать, в каком-нибудь контексте. Если показывать шар просто на фоне неба, это зрелище быстро наскучит. Лучше, когда в кадре — снят ли он с земли или с вертолета — есть ландшафт, над которым идет шар. Наш инструктор Ян Бусман требовал от каждого кадра романтичности. У него есть снимки шара, отражающегося в зеркальной глади итальянского озера или пролетающего над пирамидами и Нилом. Аэростат чрезвычайно романтический объект, его свободный полет — настоящее волшебство.
Чтобы передать эту романтику и волшебство, оператору нужны объективы, начиная от 24-миллиметрового широкоугольника для 35-миллиметровой камеры (даже больше — ведь шар достигает пятнадцати метров в высоту, и на стартовой площадке оператор рядом с ним выглядит совсем маленьким) или 12,5-миллиметрового (и больше) для 16-миллиметровой камеры до 400-миллиметрового телеобъектива для съемок удаленного шара или крупного плана гондолы и ее пассажиров в полете. И конечно, нужна цветная пленка.
Б. Съемка земли с шара
Эта задача куда сложнее. Во-первых, гондола «Джамбо» размером 90х120 сантиметров вмещала три человека команды, мешки с песком и прочий груз, как-то: телескопы, мегафоны, бананы в гроздьях и лемура. Таким образом, место не позволяло искать наилучшую точку для съемки, некуда было положить камеру во время перезарядки, негде положить остальную аппаратуру (твердая коробка с острыми углами могла поранить людей при посадке), так что объективы мы засовывали в карманы брюк, а свободные камеры вешали на колышках. Наконец, при съемках в гондоле трудно было удалиться от персонажа больше чем на полметра. В гондоле аэростата оператор чувствует себя словно в смирительной рубашке.
