Дорога в Мустанг. Из Непальских тетрадей - Наталия Марковна Карпович
Местные жители давно заметили чудодейственную силу подземного источника. Они считали его волшебным даром богов. «Татопани» («Горячая вода») назвали они свою деревню.
Здешние жители, особенно пожилые женщины, приходят сюда на омовения как на ежедневную молитву.
В том, что женщины спокойно разделись в присутствии посторонних мужчин, нет ничего удивительного. Непальской женщине мораль не запрещает обнажать тело, когда это необходимо. Например, во время умывания у колонки в городе, у источника или у колодца в деревне, кормления грудью ребенка, переодевания возле дома.
Я смотрела на эту картину и вспомнила совсем другую. Это было в Патане. Как-то я бродила по старым узким улочкам города. Возле одного дома у порога стояли две девушки. Одна, обнаженная по пояс, мыла голову, другая латунным кувшинчиком набирала воду из огромного таза и лила подруге на волосы. Солнце блестело на стенках кувшинчика и таза, играло стеклянными браслетами, освещало обнаженную спину девушки, бронзовую, в капельках воды. Когда я проходила мимо, она неожиданно обернулась, и я замерла от восхищения: лицо, тело девушки напоминали ожившую фреску древних храмов с изображениями богинь и апсар — прекрасных небесных танцовщиц.
Моросил мелкий дождь, когда мы покидали Татопани. Навстречу нам шли два крестьянина. Мы поинтересовались дорогой на Дану. Крестьяне заулыбались и заверили, что она хорошая.
— Укало чхайна, орало пони чхайна, рамро чха, — говорили они.
Значит, впереди нас не ждут ни крутые подъемы, ни головокружительные спуски, словом, не дорога, а сплошное удовольствие.
Когда же мы с трудом совершили очередной тяжелый подъем и, осторожно цепляясь за скалы, спустились вниз, каждую минуту рискуя сломать себе шей, а, преодолев спуск, очутились перед новым, еще более крутым подъемом, то твердо решили никогда больше не спрашивать местных жителей, какова дорога.
Для них, горцев, хороших ходоков, такой путь кажется простым и удобным.
Деревня Дана расположена немного выше Татопани, на высоте тысячи четырехсот метров. Это небольшой административный пункт с почтой, конторой сборщика налогов, школой, а также контрольно-пропускным постом, третьим на нашем пути. Первые два — в Нау-Данре и в Биретанте. Еще в Нау-Данре, когда часовые проверяли наши документы, выданные нам с Дэниэлом иммиграционным департаментом и дающие право путешествовать по этим районам Непала, они с удивлением взглянули на меня и воскликнули:
— О, вы первый русский человек, который здесь побывал!..
В Дане — субтропический микроклимат. Здесь в огромных садах и на огородах выращивают бананы, мандарины, разные овощи, которые не встретишь в Татопани и уж тем более к северу от Даны.
Почти сразу за Даной начинается удивительный и чрезвычайно быстрый переход от субтропического оазиса к альпийской зоне. Пейзаж меняется резко и четко. Он характерен и для небольшой деревни Гхаса, похожей на крепость с громадными воротами. Гхаса лежит также в зоне долины Кали-Гандаки, но уже на высоте около двух тысяч метров. За пределами Гхасы как бы новый мир. Стало гораздо холоднее, а вокруг вместо пышных субтропических садов Даны вздымались голые скалы, росли сосны и вереск. В этих местах рис не растет. Его сюда привозят. Местные жители сеют ячмень. Об этом рассказал нам во время завтрака хозяин дома, где мы остановились, тхакали по национальности. Вскоре появились двое нелюдимых, мрачных молодых людей с носильщиком-тибетцем. Тибетец оказался веселым и разговорчивым. Дэниэл, узнав, что он получает двенадцать рупий в день, пожаловался, что сам он и Умакант тоже носильщики, а мэм-саб (госпожа) платит им всего по пять рупий в день.
Тибетец с укоризной посмотрел на меня и удивился моей скупости. Однако, увидев, что я предложила своим «носильщикам» печенье к чаю, заметил, что, видимо, мэм-саб все-таки добрая. Он широко улыбался, обнажая ровные белые зубы. Его лукавые раскосые глаза сузились, и совсем было не понять: принял ли он слова Дэниэла всерьез и радуется тому, что его коллеги-носильщики вовсе не так уж плохо живут, работая на мэм-саб, или же он все-таки не поверил Дэниэлу и сам с большим удовольствием включился в нашу игру.
Дэниэл все заверял тибетца:
— От женщин лишь беда да убыток. Нуксан матрей (один убыток), — говорил он на непали. — Горе голове, сердцу и карману…
Я спросила у нашего нового знакомого о тибетских женщинах:
— А они тоже нуксан?
— Нуксан матрей! — весело ответил он.
Надо сказать, что по дороге мы не раз встречали тибетцев. Шли они поодиночке, по двое, по трое, группами, налегке или с караванами. Граница с Тибетом недалеко — торговцы путешествуют из пограничных районов в Непал и обратно. На юг, в Непал, они доставляют соль (в Тибете есть соляные озера) и шерсть. К себе на север везут рис, пшеницу, сахар. Между Непалом и Китаем заключено соглашение о торговле в пограничных районах, а те товары, экспорт которых не предусмотрен, переправляют контрабандой. В Непале много тибетских беженцев. Для них организованы поселения и созданы центры кустарного производства.
Большой лагерь тибетских беженцев видели мы и недалеко от Покхары. Его жители, построив первым делом чортэн[21] и создав у себя на территории атмосферу родного края, не сидели сложа руки. Женщины пряли, ткали, вязали и вышивали; мужчины ходили с караванами на юг и на север, занимались ремеслами и торговлей. Тибетцы быстро осваивают непальский язык. При встрече они всегда широко улыбались, складывали ладони по-непальски лодочкой у груди и, смешно растягивая слово, произносили непальское намастэ («здравствуйте!») на свой лад: на-ма-са-тэ.
Многие из них говорят по-непальски очень хорошо, чисто, особенно, конечно, дети. Они скорее усваивают язык — и у своих сверстников-непальцев, и на занятиях в школе.
Тибетцы, которых приходилось встречать в Непале, запомнились мне жизнерадостными, веселыми и добрыми людьми.
Французский путешественник Мишель Пессель, описывая свое путешествие в 60-х годах по этим же местам, утверждал, что его подстерегали опасные кхампа (выходцы из Восточного Тибета, известные своей воинственностью). Они нередко нападали на путников и дочиста грабили их. За пятнадцать дней, проведенных в пути, нас не только не ограбили «злодеи»-тибетцы, но и не обидели ни словом, ни действием. Более того, мы ни разу не слышали ни о каких неприятных инцидентах, связанных с тибетскими беженцами. Лишь один раз тибетцы повергли нас в смущение, доставив нам несколько беспокойных минут.
Случилось это на узком горном перевале, в маленьком трактире — бхатти. Возле него был перекинут узкий мостик через ущелье. Сама бхатти прилепилась к высокой скале. Глубоко внизу текла Кали-Гандаки. В трактире, простом деревянном домике, на небольшой открытой веранде мы пили тибетский чай с маслом и солью. Неожиданно появились
