Юрий Иванов - Золотая корифена
Пора, пора! Пора расставаться с необыкновенным миром. Наверно, и корифены уже проснулись. Уже не отвлекаясь, плыву к берегу. Становится мельче, вода теплее. Надо, пожалуй, горгонарий нарвать. Я дергаю оранжевый упругий веер, но пальцы мои скользят по его твердым веточкам. Тогда я подковыриваю веер клинком копья и снимаю с камня. Тотчас в желтоватой мути серебряными стрелками замелькали мелкие рыбки: они вылавливали едва приметных глазу червячков, которые жили под «корешком» горгонарий. Наковыряв целый пучок оранжевых, белых и красных «вееров», я выбираюсь на горячий песок пляжа.
— Какого черта! — раздается из-под пальм возмущенный Валин голос — Забирай свою флягу и пошли!
— Ну что ж, пошли так пошли…
И снова я бреду позади всех. Во фляге бултыхается формалиновый раствор, и я нет-нет да и отвинчу металлическую крышку и бросаю в раствор моллюск или рыбешку, выброшенную приливом на жгучий песок. Потом флягу забирает Петр, и я, как ищейка, начинаю носиться вокруг отряда: то забегаю вперед, то спешу к кустарникам, которые все больше притискивают нас к берегу, или отстаю, выковыривая из песка красивую ракушку. В одной луже обнаруживаю целый отряд маленьких раков-отшельников, разместившихся в белых и розовых спирально закрученных раковинах. Наверно, в них жили моллюски турителлы. Рачки ползают по дну, карабкаются друг на друга, а некоторые, составив свои домики ровным рядком, миролюбиво поглядывают вокруг. Понаблюдать бы. Но где там. Фигурки корифенцев уже скрываются за мысом. Зацепив целую пригоршню раков вместе с их домиками, в которых они прячут свои нежные брюшки, я спешу по взрытому ногами моих друзей песку. Раки-отшельники копошатся в кармане шортов, куда я их насыпал, и больно пощипывают тело сквозь ткань. Конечно, там душно. Но что поделаешь? Впереди их ожидают еще большие неприятности. Вон уже Петр оборачивается и на ходу отвинчивает крышку фляги.
— На вот тебе подарок, — говорит он и вытаскивает из-за своей яркой набедренной повязки засохшего краба-паука, — лежал на камне. Загорал, наверно. Заснул и весь высох. Как железный. Это стригун. Клешни у него узкие, длинные, словно лезвия ножниц. Живые крабы все время раскрывают и закрывают их. Словно стригут невидимые волосы или траву. А ножки у краба тонкие, длинные. Похожие на паучьи. Очень интересный краб, превосходный экземпляр. Обмотав его пучком сухой травы, я осторожно опустил в свой бидон. Только бы ножки не поломались.
Солнце стало понемногу сползать с небосвода. Тени наши разрослись и теперь бодро вышагивают рядом. А вот мы идем значительно медленнее, нежели утром. Устали. Да и берег резко изменился. Песчаная полоса исчезла, весь берег завален гигантскими красноватыми глыбами. Они, словно страшной оспой, изуродованы глубокими дырками, впадинами. Некоторые глыбы насквозь светятся отверстиями. Пальм становится все меньше и меньше. С одной из последних пальм мы сняли почти все орехи и, связав их гибкими хвостиками вместе, взяли с собой. Да, пожалуй, мы сделали правильно: Вскоре пальмы совершенно исчезли, ушли в глубь материка. Туда, где на холмах зеленой стеной высятся могучие деревья, где все переплетено, перепутано лианами, а каждое пустое местечко между стволами заняли обсыпанные цветами кусты. Кусты только на вид красивые. Их твердые ветви вооружены острыми с палец колючками и густо переплетены упругими, ползучими растениями. И кактусы. Между ноздреватыми глыбами плотными рядами встали ярко-зеленые лапчатые кактусы. Их желтые острые колючки выглядели весьма внушительно, и поэтому мы кружились между глыбами, прыгали с камня на камень. При каждом прыжке в моем бидоне булькал раствор, и однажды чуть и самые кактусы не угодил… Хорошо бы я выглядел, если бы сел на эти колючки.
Все уже далеко ушли вперед. А я все прыгаю, скачу между кактусами. А это нелегко — с бидоном-то по камням. Острые крал его днища бьют мне по ногам, по «косточкам». На правой ноге кожа содрана и ранка кровоточит. А, ч-черт! Eщe удар… Стиснув зубы от боли, бросаю бидон и сажусь на камень. Проходит десяток минут, а я все сижу. Утираю пот с лица и дышу, словно загнанная лошадь. Откуда-то издалека доносятся голоса корифенцев. Потом из-за кактусов показывается Петр. Не говоря ни слова, он хватает мой бидон и начинает прыгать с камня на камень. Я вижу, как несколько раз бидон стукает его по ногам, и морщусь, представляя себе, как это больно…
Но вот камни и кактусы кончаются. Опять песок. Валентин и Стась лежат, раскинув руки, дожидаются нас. Петр ставит бидон и пинает его.
— Знаешь, больше не понесу, — говорит он.
— Кинь ты его… — советует мне Корин, поднимаясь с песка, — ну что ты из себя корчишь?
А я ничего и не корчу. Мне просто жаль: ведь в нем столько интересного — незнакомая рыбина, крабы, раки, стригун… Ну как бросить? И не такой уж он тяжелый. Дотащу. Ребята поднимаются, и я тоже. Ручка бидона врезается в ладонь. Кажется, что с каждым шагом он становится все тяжелее. И будто длиннее. Раньше не задевал за песок, а теперь задевает.
Корифенцы уходят вперед. Я отстаю. Мне не поспеть за всеми. А может, понести его на плече? Несу, А если вот так, под мышкой? Нет, неудобно. Может, прижав к животу? Метров двадцать, откинувшись спиной назад, я несу бидон в руках, словно ребенка, потом швыряю. Жарища еще эта… и песок. От него исходит тяжелый, густой жар. Фу, морока! Может, все же бросить? Нет. Понесу. Столько тащил, мучился, и вдруг бросить.
Теперь я почти волоку проклятый бидон. Он так меня перекосил, что наверняка к концу похода у меня будет боковое искривление позвоночника. Ладони горят, кожа вспухла оранжевыми мозолями… сто шагов — смена рук, еще сто шагов — теперь его в правую руку. Сто шагов — отдых. Я разжимаю ладонь, и бидон тяжело шлепается своим плоским днищем в песок. Изнемогая, сажусь на него, закрываю глаза: нет, пожалуй, хватит. Финиш… я так больше не могу.
— Леднев, — кричит Валентин и грозит мне кулаком, — бросай его к…
Куда бросать я не расслышал. Ветерок относит Валькин голос в сторону. Да, пожалуй, все же надо бросить. Я поднимаюсь и спешу по следам корифенцев. Они уже скрылись за мысиком, и мне становится даже немного страшновато. Ну-ка поднажмем! Ух, до чего же легко, до чего же хорошо без бидона! Ноги сами несут меня, я рысцой спешу по горячему, взрытому ногами друзей берегу.
Вот и ребята. Сидят на камнях, дожидаются меня.
— Бросил, — говорит Валентин.
— Угу, — отвечаю я, — бросил.
— Ну и молодец, — замечает Стась, — еще неизвестно, сколько нам хромать по берегу.
— Ну и зря, — сплевывает Скачков, — тащил, тащил и бросил. И я-то дурак ноги об него оббивал…
