Николай Шпанов - Край земли

Выйдя из-под защиты островов, мы увидели, какой силы волнение разыгралось в открытом море. Наш бот кидает как бочку. Я долго пытался сделать запись в дневнике о посещении Базарного, да так и махнул рукой. Вместо букв выходили какие-то невообразимые каракули, и строчки расползались по всей странице.

Хуже всех, как всегда, пришлось из-за этой качки Черепанову. Несмотря на голод после целого дня лазания по скалам Базарного, он не нашел в себе силы приняться за ужин и немедленно отправился в кубрик. Когда; поужинав, я пришел его проведать, из-под одеяла торчал только конец бледного носа. Бедняга едва нашел в себе силы попросить кислого чая.

Я добросовестно нацедил в камбузе большую кружку чая и вылил в нее половину пузырька клюквенного экстракта. Но мои лучшие намерения пропали даром. Пробраться на бак, сохранив в целости кружку чая, оказалось невозможным. Уже ко входу в кубрик в кружке было больше морской воды, чем кислого чая. Когда же я ступил на верхнюю ступеньку совершение отвесного трапа, ведущего в кубрик, судно так качнуло, что я не удержался на ногах и вместе с кружкой полетел вперед. Не знаю, к счастью или к несчастью, но я не полетел в пространство кубрика, а заклинился между подволоком и бимсом, образующим над трапом нечто вроде арки. Все содержимое кружки с размаху выплеснулось прямо на головы сидящих вокруг кубричного стола заядлых игроков в домино, которым на этот раз пришлось бросить партию не доигранной и поспешить мне на помощь.

По мере того, как мы подвигаемся к северу, делается все свежее. Ветер, пропитанный туманом, пронизывает насквозь. Временами, когда туман пропадает, воздух становится кристально прозрачным. Скупые краски, лежащие к востоку, от Новой Земли, кажутся яркими, почти до искусственности подчеркнутыми. Они делают изображение острова обманчиво близким.

Удаление к северу резко сказывается и на природе. Горы Новой Земли становятся с каждой милей внушительней по своим размерам. Их склоны, лишенные всяких признаков растительности, по крайней мере, такой, которую можно видеть на расстоянии нескольких миль, приобретают суровый, даже мрачный характер. Серо-бурые скаты очень круты. Такой крутизны мне никогда не приходилось прежде видеть в горах. Несмотря на то, что на большом расстоянии склоны гор почти всегда кажутся более отлогими, чем они есть в действительности, об этих горах уже отсюда, с расстояния в десять миль, можно с уверенностью сказать, что восхождение на многие из них должно составить большие трудности. Некоторые пики кажутся и вовсе неприступными. В расщелинах, представляющих собой в большинстве случаев глубокие складки, белеет снег. Местами снег спускается почти к самому морю. Шапки большинства вершин покрыты не то снегом, не то льдом. Они лучатся ярко-розовым светом каждый раз, как из-за облаков выглядывает солнце.

Сегодня, после долгих дней тумана и затянутого свинцовыми тучами неба, мы впервые видим глубокую бледно-голубую чашу, разрисованную тонкими, зыбкими мазками перистых облаков. Солнце пользуется каждым просветом в редких облаках, чтобы облить нас блистающим золотым теплом.

Почти совсем перестало качать. Низкие пологие волны размеренно бегут нам навстречу под мягким давлением небольшого норд-оста. К тому времени, когда мы увидели вдали глубокий разлог, которым начинается пролив Маточкин Шар, волнение и вовсе улеглось. Мы вошли в пролив совершенно спокойной водой.

Протяжение пролива Маточкин Шар около 100 километров. Он разрезает Новую Землю на два основных острова, соединяя собою Баренцево и Карское моря. Крайними пунктами пролива являются мысы Столбовой на Баренцовой стороне и Выходной на Карской стороне. Маточкин Шар служит довольно надежным путем для судов, идущих из одного моря в другое, благодаря тому, что он освобождается ото льдов иногда ранее расположенного южнее пролива Карские Ворота и еще более южного Югорского Шара. Кроме того, извилистый и узкий Маточкин Шар очень хорошо укрыт от ветров и потому почти совершенно защищен от волнений.

Сейчас же у выхода пролива в Баренцово море лежит губа Поморская, широким полукругом врезающаяся в Южный остров. В глубине этой губы ютятся избушки промыслового становища Маточкин Шар. Расположение этого становища исключительно неудачно. Весь берег открыт действию ветров, дующих с Баренцева моря, и штормовая волна не имеет никаких преград на пути к строениям.

Когда мы в свете косых лучей яркого утреннего солнца подошли к становищу, навстречу нам раздались один за другим несколько приветственных залпов и, как на хорошем адмиральском учении, немедленно отвалил от берега моторный катер, принадлежащий местной артели. Артель в Поморской представляет интереснейший образчик совместной промысловой артельной работы русских колонистов и самоедов. Повидимому, действительно на всей Новой Земле организационная и политическая работа Госторга велась правильнее, чем на Колгуеве. Коллективизация промыслов, являющаяся жупелом для колгуевцев, у новоземельцев претворяется во вполне реальные и в основе здоровые формы. Для работы на катере, управления им и ухода за двигателем в состав артели входит специальный человек – моторист. Среди русских членов артели этот моторист, кажется, единственный чужак – не помор, а тамбовский. Трудно позавидовать этому тамбовцу. Средств для поддержания катера в порядке почти никаких, а надобность в моторном судне огромная и повседневная. Много приходится делать чисто кустарным порядком из подручных материалов, поэтому катер имеет довольно своеобразный вид и конструкцию. Как и у всех подобных ему судов Новой Земли и Колгуева, больным местом катера является управление, собранное из каких-то велосипедных частей. Оно поминутно заедает, цепь рвется, болты выскакивают, особенно когда на руле оказывается кто-нибудь из мало подготовленных к этому делу членов артели.

Пока мы шли на катере к берегу, управление успело дважды испортиться, и мы без руля крутились по губе в течение получаса, рискуя ежеминутно врезаться в береговые камни.

Подход к становищу отличный: всего каких-нибудь два метра остается прошлепать по воде, а если катер мало нагружен, то и того меньше.

Площадка, на которой расположены домики становища, поражает прежде всего тем, что она на протяжении целого километра великолепно вымощена крупным камнем. Мостовая так хороша, что главная улица Архангельска, несомненно, может ей позавидовать. На поверку оказывается, что мостовая эта естественная. Соорудило ее море: накатило на берег огромное количество камней, утрамбовало их прибоем и сгладило, как хороший каменотес. Растянутая вдоль берега полоса мостовой, однако, не широка – не больше пятидесяти метров; за мостовой начинается полоса песка, представляющая собой дно озера, образующегося в период интенсивного таяния горных снегов.