Жюль Верн - Ченслер

Он не кончает фразы — и крупные слезы катятся из его глаз.

Я всей душой надеюсь. Осматриваю горизонт, ни на минуту не отрывая от него глаз, весь его обегаю взглядом. Море пустынно, но это не вызывает во мне тревоги. Еще до наступления завтрашнего дня мы увидим парус или землю.

Роберт Кертис, как и я, наблюдает море. Мисс Херби, Фолстен, даже боцман — все глядят на бескрайний водный простор, сосредоточив всю силу жизни в этом взгляде.

Тем временем спускается ночь, но я уверен, что какое-нибудь судно приближается к нам в этой глубокой тьме и что на заре оттуда заметят наши сигналы.

55. ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ ЯНВАРЯ

Я не смыкаю глаз. Прислушиваюсь к малейшему шуму, к плеску воды, к рокоту волн. Вокруг плота теперь нет ни одной акулы. В этом я вижу счастливое предзнаменование.

Луна взошла в сорок шесть минут первого. Но при смутном свете ее нет возможности видеть морскую даль. Сколько раз мне казалось, что я различаю в нескольких кабельтовых контуры вожделенного паруса.

Наступает утро… Солнце встает над пустынным морем!

Страшная минута приближается. И я чувствую, что вчерашние надежды понемногу угасают во мне. Судно не показывается. И земли тоже нет. Медленно возвращается ко мне сознание действительности, и я вспоминаю! Сейчас свершится гнусная казнь!

Я не смею смотреть на жертву. Когда Летурнер останавливает на мне взгляд, выражающий покорность судьбе, я опускаю глаза.

Сердце у меня сжимается от непреодолимого ужаса, а голова так кружится, точно я пьян.

Уже шесть часов утра. Нет, я не верю в помощь провидения. Сердце бьется учащенно, пульс перевалил за сто, и весь я в холодном поту.

Боцман и Роберт Кертис стоят, опершись на мачту, и все еще наблюдают океан. На боцмана страшно смотреть. Чувствуется, что он ничего не предпримет раньше назначенного часа, но и опоздания не допустит. Я не могу угадать мыслей капитана. Его лицо мертвенно бледно, живут только глаза.

Матросы, шатаясь, бродят по плоту и уже пожирают свою добычу горящим взглядом.

Я не могу оставаться на месте и отправляюсь на передний конец плота.

Боцман все еще стоит, все еще смотрит.

— Пора! — восклицает он.

Я вздрагиваю.

Боцман, Даулас, Флейпол, Берке, Сандон идут на задний конец плота. Плотник судорожно сжимает топор.

Мисс Херби не может сдержать стона.

Вдруг Андре выпрямляется.

— Мой отец? — вскрикивает он сдавленным голосом.

— Жребий пал на меня… — отвечает Летурнер.

Андре бросается к отцу и обвивает его руками.

— Ни за что! — кричит он, и крик этот похож на рычание. — Уж лучше убейте меня! Да, убейте меня! Это я бросил в море труп Хоббарта! Это меня, меня надо зарезать!

Несчастный! Эти слова еще подливают масла в огонь. Даулас, подойдя к юноше, отрывает его от Летурнера.

— Хватит нежностей! — говорит он.

Андре падает навзничь, и два матроса держат его так, чтобы он не мог сделать ни одного движения.

В то же время Берке и Флейпол, схватив свою жертву, тащат ее на передний конец плота.

Эта ужасная сцена происходит быстрее, чем можно описать. Ужас пригвождает меня к месту! Я хотел бы броситься между Летурнером и его палачами, но не могу даже пошевельнуться!

Господин Летурнер стоит. Он отталкивает матросов, сорвавших с него часть одежды. Его плечи обнажены.

— Одну минуту, — говорит он тоном, в котором слышится неукротимая энергия, — одну минуту! Я не намерен украсть у вас ваш рацион! Но ведь сегодня вы не проглотите меня целиком, надо думать.

Матросы останавливаются, озадаченные, они смотрят, они слушают.

Летурнер продолжает:

— Вас десятеро! Разве моих двух рук вам недостаточно? Отрежьте их, а завтра получите остальное!..

Летурнер протягивает две обнаженные руки.

— Пусть так! — страшным голосом кричит плотник Даулас.

Быстрым, как молния, движением он поднимает топор…

Роберт Кертис не в состоянии вынести этого. Я тоже. Пока мы живы, убийство не совершится. Капитан подбегает к матросам… Но в гуще свалки кто-то толкает меня, и я падаю в море.

Я закрываю рот, я предпочитаю умереть, задохнувшись! Но не выдерживаю. Губы мои размыкаются! Вода вливается в рот…

Боже милостивый! Вода — пресная!

56. ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ ЯНВАРЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Я пью, пью! Я возрождаюсь! Жизнь входит в меня! Я уже не хочу умирать!

Я кричу. Мои крики услышаны. Роберт Кертис наклоняется над бортом, бросает мне веревку, за которую я цепляюсь. Взбираюсь по ней и снова попадаю на плот.

И тут же кричу:

— Вода пресная!

— Пресная?! — повторяет Роберт Кертис. — Земля близко!

Еще не поздно! Убийство не совершилось. Роберт Кертис и Андре боролись против этих каннибалов, и мой голос раздался в то мгновение, когда они уже изнемогали.

Борьба прекратилась. Я повторяю все то же: вода пресная, пресная! И, перегнувшись за борт, пью жадно, большими глотками!

Мисс Херби первая последовала моему примеру. Роберт Кертис, Фолстен и другие бросаются к этому источнику жизни. Все до одного. Хищные звери превращаются в людей и поднимают руки к небу. Некоторые матросы крестятся и кричат, что свершилось чудо. Все ложатся на край плота и с восхищением пьют. Ярость сменяется экстазом!

Андре и его отец последними склоняются к воде.

— Но где же мы находимся? — спрашиваю я.

— Менее чем в двадцати милях от земли, — отвечает Роберт Кертис.

Все смотрят на него. С ума, что ли, сошел наш капитан? Никакого берега не видно, и плот по-прежнему находится в центре, водной пустыни.

Но ведь вода-то пресная! Давно ли мы вступили в зону пресной воды? Не все ли равно! Чувства не обманули нас, наша жажда утолена.

— Да, земля невидима, но она здесь! — говорит капитан, указывая рукой на запад.

— Какая земля? — спрашивает боцман.

— Америка, где течет Амазонка, единственная река, течение которой настолько сильно, что оттесняет соленую воду океана на двадцать миль от устья!

57. ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ ЯНВАРЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Роберт Кертис, очевидно, прав. Устье Амазонки, дебит которой двести сорок тысяч кубических метров в час,[15] единственное место в Атлантическом океане, где мы могли найти пресную воду. Земля близка! Мы это чувствуем! Ветер несет нас туда!

В эту минуту мисс Херби начинает громко молиться, и мы присоединяемся к ней.

Андре Летурнер — в объятиях отца. Они стоят назади плота, а мы все собрались на переднем его конце и смотрим на горизонт, на запад…

Проходит час, вдруг Роберт Кертис вскрикивает: