Виктор Дихтярев - Вся жизнь - поход
Мы с Михаилом Владимировичем откровенно хохотали над ее рассуждениями, но уж такая была наша Людмила Яковлевна, что если втемяшится ей что-нибудь в голову, то переубеждать ее - только время терять.
Вечерами она приглашала Толю в свой кабинет, занималась с ним математикой и вела душеспасительные разговоры под чаек с печеньем. Толя снисходил до таких приглашений, но, как бы это помягче сказать - чихал он на все эти дополнительные занятия и разговоры за жизнь.
Когда Новикова подарила ему на день рождения часы, он вышел из кабинета и, показывая подарок ребятам, громко сказал:
- Вот дура!
Теперь Толю отдали в наш отряд со строгим наказом перевоспитать его.
Хорошая у нас началась жизнь! Наши новые товарищи, Рыков и Калякин, ежедневно приносили за учебу не меньше двухсот штрафных очков. Мы перекрасили ночью плиту на кухне, в другой раз вставили разбитые стекла в коридоре, но разве поможешь этим! Одна неделя - второе место по учебе, потом - третье. Кабатченко и Новикова довольно улыбались, а я сатанел.
Ну, Сережа Рыков хоть стеснялся своих двоек и добросовестно отрабатывал их на ином поприще. А Калякин просто сбегал с самоподготовки, и я посылал старших разыскивать его по трем интернатским корпусам.
Ежедневно я помогал Сереже готовить домашние задания - это была поразительная запущенность. Ни складывать, ни вычитать он толком не умел, не говоря уже о более сложных арифметических действиях. Но он старался. И когда через месяц Сережа принес первую четверку, отряд торжественно и даже в стихах поздравил его.
Зато Калякину можно было кол на голове тесать.
- Давай проверю алгебру, - предлагает одноклассник.
- А в морду хочешь?
Однажды застаю Толю, хлюпающего носом в коридоре.
- Ты что? - спрашиваю.
- А чего он...
- Кто - он?
- Командир ваш, Салазкин... Сильный, да?
Иду к Салазкину:
- Что там у вас с Калякиным произошло?
- Мало я ему, подлецу, съездил.
- Может быть, все-таки объяснишь?
- Так понимаете, он дежурный по коридору. Я ему раз сказал, чтоб вымыл пол, два сказал, а он - " Сейчас, сейчас ". Я ушел на уроки, а он - не знаю куда. Только пол за него другие вымыли. Ладно. А после обеда захожу в спальню прямо перед санитарным обходом, а этот ваш Калякин...
- Наш, - поправляю я.
- Хорошо, наш. Так он по кроватям прыгает и подушки ногой сшибает. Ну, я и врезал... Позвал девчонок, и пока комиссия их спальни проверяла, они у ребят порядок навели. Едва успели.
Что можно сказать Салазкину ? Что надо было провести с Толей разъяснительную беседу ? Так глупо же.
- Не знаю, командир, не знаю. Знаю только, что битье - не метод.
Слушай, а может, ты все-таки извинишься перед ним...
- За что ? - изумился Салазкин.
- Не знаю, за что. Но человек же он...
На вечернем собрании Салазкин сказал:
- Ты, Калякин, извини, что я тебе врезал. Извини... Но ты все-таки подлец.
А вот еще.
Заканчивается отрядное собрание. И тут малыш, покойно устроившийся на коленях Салазкина, тыкает в сторону Калякина пальцем:
- Он опять сегодня по кроватям бегал.
- Ну, гад, - приподнялся Калякин.
- Сидеть! - резко сказала Лена Гусева.
- Что, опять морду бить будете?
- Да нет, - спокойно сказал Салазкин, - морду бить не будем. Но ты его, пожалуйста, даже случайно не задень.
А малыш сидел на коленях у командира и поглядывал в окно, словно все это нисколько его не касалось.
Калякин понимал, что никакие уличные друзья ему не помогут: наши старшеклассники могли сами навешать кому угодно. Приходилось подчиняться. Но как был он чужим в отряде, так и остался до самого своего исключения из интерната. Случилось это через год.
Перед ужином Михаил Владимирович проходил по застекленному переходу. И тут сквозь брызнувшее стекло над головой директора пролетел кусок кирпича. Кабатченко оглянулся и при свете фонаря увидел убегающего за угол Толю Калякина.
- А вы докажите, - нагло улыбался Калякин, когда его вызвали на Совет командиров.
- Так я же тебя сам видел!
- А вы докажите.
- Что будем делать? - спросил Михаил Владимирович.
И тут понеслось:
- Исключить! - сказали командиры. - Хватит! Сколько с ним можно возиться!
- Как это - исключить? - Кабатченко, всегда сидевший на Совете в углу кабинета, встал и перешел к своему столу. - Вы думаете, что говорите? Куда он денется?
- В школу пойдет или в ПТУ, - сказали командиры. - А на следующий год, если одумается, пусть приходит. Тогда и поговорим.
Кабатченко и я пытались урезонить ребят, но ничего не получилось.
- Будем голосовать, - сказала председатель Совета.
Я на Совете командиров голоса не имел, да это ничего б не решило. Михаил Владимирович остался в меньшинстве, и как он утрясал вопрос с районным начальством, не знаю, но Калякин из интерната ушел. Людмила Яковлевна в это время была в загранкомандировке и перед отъездом умоляла нас проследить за Толей, чтобы он чего не натворил. Мы обещали, но ...
Через несколько лет нам сказали, что он ограбил таксиста и получил срок. А потом Людмила Яковлевна встретила его уже взрослого. Разговор не склеился, но Толя благодарил Новикову за все доброе, что она делала для него. Больше о Калякине я ничего не слыхал.
Из педагогического дневника:
" 4 мая 1966 года.
Кто виноват, что Калякина исключили? По нашей педагогической логике, конечно, я - его воспитатель. Но почему, разве я мало с ним возился? Или виноват только потому, что не сумел сделать то, что мне по должности полагается уметь? Но я не умею, не научился. Я действительно не знаю, как быть с такими, как Калякин! В прошлом году в Прибалтике он в троллейбусе, на глазах вежливых рижан, саданул кулаком по лицу одноклассника. Вечером у костра мы хором втолковывали ему, что драться - ах, как нехорошо. А Толя сидел на пеньке и ухмылялся:
- А вы отправьте меня домой.
Людмила Яковлевна чуть ли не на коленях умоляла Толю поехать с нами, а он кочевряжился - чего я там не видел!
А теперь он смотрит на Новикову и ухмыляется.
Я прокручиваю два года жизни Калякина в нашем отряде - нет, ничего иного, чем то, что делал индивидуально и через коллектив, придумать не могу. Но ведь если нет результата, значит, где-то допущена ошибка. Но где?.."
Потом у меня случались еще неудачи, когда не мог довести человека до ума. Но там я хотя бы находил причины, видел недоработку, а Толя Калякин так и остался для меня загадкой, тем педагогическим браком, который, наверное, бывает у каждого, кто занимается нашим ремеслом.
"Дети" и "взрослые"
А пока только начался 1964 год. Несмотря на происки Кабатченко и Новиковой, отряд снова шел впереди и не уступал первого места никому в дальнейшем. Михаил Владимирович уговорил двух наших девушек перейти в отряд, наступавший нам на пятки - был в интернате такой Юрьев день, когда разрешалось менять отряды, - а нам подкинул пятиклассника с пушистым хвостом приводов в милицию. Подкинул и через неделю сказал:
