Междумирье - Артем Кушнеров
Меч резал. Артерия, артерия, вена, еще вена, аорта. Набухшее, буквально харкающее кровью сердце, наконец было извлечено на свет. Бурая артериальная жидкость густо стекала вниз, пополняя и без того бескрайнюю лужу. Она сочилась и лилась, пропитанная магическим голубоватым светом. Но она вытекала долго. Слишком долго. Не имея возможности полностью опорожнить камеры и ткань от некогда живительной влаги. Убийце драконов некогда было ждать. Он сжал свою немного липкую от остывшей крови руку. Сердце засияло янтарем и вмиг сократилось с неимоверной силой, выталкивая из себя все остатки алой жидкости. Взрыв, который последовал после этого окатил лицо путника еще раз. Белая жилистая мышца лежала теперь в его руке, ослепительно сияющая голубым. Снежная буря снова поднялась, льды притягивались к удивительно сильному источнику магии. Странник впервые наблюдал это явление. Он знал его название: Драконий Саркофаг. Сияние в руке вибрировало и сильно жгло холодом. Завиваясь, на белой мышце выступал голубой градиентный узор. Именно он разделяет Жизнь и Смерть дракона. До тех пор, пока магическая линия не завершена, ящер может восстать. Но в данном случае подобное не представлялось возможным. А ведь путник знал, что это не конец, а лишь начало.
***
Как хотелось бы, чтобы сейчас Хранителя поднял голос друга, спутника или соратника, а не чудовищная тряска его машины времени ОСМУР, что, насколько он помнил из неоконченного курса изучения проблем преобразования пространства и основ временного анализа, расшифровывалось как Одушевленная Система Манипуляции и Управления Реальностью. К слову сказать, ее «одушевленность» проявлялась настолько часто и явно, что Хранитель уже начинал подумывать о заведении с ней дружбы.
Хранитель, хоть и значительно подтянул свои знания, все равно достаточно смутно представлял себе работу этого странного механизма.
Но сейчас, совершенно сонный Хранитель не хотел думать ни о механике, ни о структуре работы ОСМУР. Он лишь лениво поднялся с кровати и взошел по нескольким ступеням прямо к консоли. Да. И все же он хотел бы проснуться от голоса близкого человека, а не от этой ужасной тряски.
Стоя прямо перед панелью оправления, расположившуюся разорванным кольцом вокруг него, он подергал несколько рычажков, принцип действия которых никогда не знал и убедился в том, что это не сработало. Кротко вздохнув, а ведь он не переставал терять надежду, что однажды этот метод будет работать, он придвинул к себе полупрозрачный сенсорный экран.
– Ну и что это за пляска с раннего утра? – прошептал он, настраивая видимость перемещения внешней оболочки по клубку времени. – М? Я тебя спрашиваю, ОСМУР.
Ответом служили лишь некоторые помехи на табло, хотя изменение пространственной и временной координаты он все еще показывал четко. М-да. Вряд ли получится стать с ним друзьями. А ведь так одиноко путешествовать одному.
– Слушай, ну почему нельзя спокойно дрейфовать в космосе, аки мусор? – у Хранителя прорвался старый диалект. – И вообще, почему это пространство вообще может трястись?
Ответ был получен незамедлительно. Табло мелькнуло и показало необходимую информацию: оболочка и внутреннее пространство обязаны быть соединены все время. Малейшее упущение – и две части единого целого рискуют никогда больше не встретиться. Отсюда и вышел самый печальный вывод: все, что происходит с оболочкой отражается и изнутри.
Снова сильно тряхнуло. Хранитель, находясь уже в довольно нестабильном психическом состоянии с яростью потянул рычаг экстренной остановки. По правде сказать, он всегда пользовался только им: иначе он не умел останавливать и без того прихотливую машину.
Откуда-то снизу консоли – в двигательном отсеке манипуляционной системы что-то засвистело и зашипело. Хранителю жутко не нравился этот звук, похожий на слияние кипящего чайника и остановки древнего паровоза, но он ничего не мог с ним поделать. Свет мигнул и из двигательного отсека донесся звук выпрямившейся металлической канистры. Посадка завершена.
Смотреть, где он оказался, не имело смысла, потому что данные сведения были более чем бесполезны в сложившейся ситуации. В отличие от этого Хранитель запросил оценку атмосферы и, хотя бы частичную, картинку того, что происходит снаружи. Ничего из этого он не получил. Упрямство ли ОСМУРа тому виной или что-то иное, путешественника волновало меньше всего. Вместо этого он взял с консоли свои неизменные наручные часы и провернул их, выбирая себе одежду на сегодня. Щегольский фиолетовый кафтан нараспашку, темно-сиреневый жилет и в тон ей галстук-бабочка с булавкой в виде медной окружности, завязанный под воротничком бежевой рубашки – то, что через мгновение возникло и тяжестью ткани упало на плечи странника. Немного подумав, он снова взглянул на табло. Состав атмосферы не определен. Он вздохнул. Было бы с ним сейчас друзей этак шесть, он бы точно окрестил этот день Днем Вздыханий, но выступать было не перед кем, так что он оставил эту затею, закинув куда подальше. Хранитель щелкнул еще раз по часам, и его голову увенчал тяжелый металлический шлем-батискаф. Хранитель не удержался от вздоха и в третий раз, но ничего менять не стал. Слишком уж все равно ему было в это утро.
Бесстрашное открытие дверей. Незаметный переход между двумя реальностями и вот он: новый, неизведанный мир. Где-то на этом моменте непутевый путешественник начал задыхаться в шлеме и в панике его снял, жадно глотая солоноватый, немного тухлый на вкус воздух. Присутствие сероводорода в атмосфере удручало, но легкие Хранителя спокойно должны были справиться. И только сейчас он понял свою оплошность и резко обернулся на свою машину. Металлический алюминиевый каркас со вставленными в него фиолетовыми стеклами. Ничем не приметная будка, на которую бы не обратил внимания только слепой. Но Хранитель обернулся не ради праздного удовольствия, не ради проверки внешнего вида оболочки, а ради того, чтобы окончательно осознать, что нужно было включить воздушное поле, перед тем как выйти сюда.
Благодаря Зайта за сохраненную жизнь, пришелец побрел дальше, углубляясь в ледяную пустыню, конца которой видно не было. Он ступал осторожно, но твердо, что не давало ему поскользнуться. Тотальный контроль над своим равновесием все же не помешал ему засмотреться на низкое небо, усеянное звездами. Над горизонтом пылала сиреневым от ближайшей звезды светом
