Луи Буссенар - Ледяной ад
В зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.
Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил задержанному сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, которые числом вопросов, неожиданностью и странностью их постановки приводят в замешательство и людей совершенно невиновных.
— Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского университета Сорбонны, получает содержания сто пятьдесят франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафит, ездит по делам своей профессии три, четыре, иногда пять раз в неделю в Париж, имеет абонементный билет третьего класса Западной железной дороги.
Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:
— Знаете вы господина Грандье?
При этом вопросе Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:
— Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… Я с ним говорил один раз… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах.
— Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.
— Охотно, так как это свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека. Я — изобретатель. Нуждаясь в большой сумме для работы, которая должна произвести экономический переворот в целом свете, я ходил на прошлой неделе просить денег у господина Грандье.
— Сколько? — спросил небрежно следователь.
— Пятьдесят тысяч франков!
Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.
— Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?
— Да, хотя эта попытка оказалась величайшей из глупостей, когда-либо сделанных мною!
Тогда следователь перешел к другому.
— Где вы были вчера в полдень?
— В лесу.
— Когда завтракаете?
— В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома, но вернулся, против обыкновенного, только к часу.
— Зачем же вы изменили привычке?
— Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел взмыленную лошадь без всадника. Пытаясь ее остановить… был отброшен и сбит с ног.
— В котором часу это случилось?
— В четверть первого.
— Когда же вы могли вернуться к родителям?
— Для этого потребовалось бы около десяти минут.
— Почему же вы вернулись через час?
Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.
— Отвечайте мне с полной откровенностью, — прибавил следователь, — скажите всю правду!
— Уверяю, что занимался делом, абсолютно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.
— Я забочусь о ваших же интересах!
Фортен, сделав над собой усилие, начал:
— Хорошо! В тот момент, когда встретилась лошадь, у меня был букет из фиалок и первоцвета… Имея свободной одну только руку, я не смог удержать лошадь. Букет очутился под копытом. Пришлось набрать свежих цветов.
В ответ на это следователь иронично улыбнулся, слегка пожав плечами.
— Можете сказать, кому предназначались эти цветы?
— Нет, — возразил с твердостью Леон, — не могу и не хочу!
— Подумайте, к каким последствиям может привести ваше стремление недоговаривать детали столь малоправдоподобной истории!
— Это мой секрет, и вы его не узнаете!
— Как угодно… Встретили вы кого-нибудь по дороге?
— Никого… или — не обратил внимания ни на кого. Может быть, прошел даже мимо нескольких человек, не заметив их!
— Однако вас видели!
— Возможно: я не прятался. Впрочем, видевшие меня могут подтвердить справедливость моих слов.
— Да, без сомнения, но не всех!
Следователь наклонился к писцу, после чего тот положил перо и быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити и Бабочки, двух помощников Жерве, все еще одетых один рабочим, другой — служащим в Западной компании.
— Узнаете вы этого господина? — обратился безо всяких обиняков следователь к Бабочке.
— Да, я встретил его вчера в лесу, когда мы пытались остановить коня Жерве. Мой товарищ, Шелковая Нить, поймал-таки скакуна и поехал на нем в Мезон-Лафит, я же возвращался пешком, когда заметил господина, находящегося теперь перед вами. Он привлек мое внимание тем, что шел быстро и казался взволнованным, но особенно меня поразила его запачканная пылью одежда и помятая шляпа. Удивленный исчезновением своего начальника, я искал тому причины и, увидя незнакомца, так мало походившего на гуляющего, принялся его выслеживать.
Этот господин достиг Мезон-Лафита, и я видел, как он шел вдоль решетки богатой виллы, затем остановился и положил за столбом букет, который держал в руке. Следуя за ним на расстоянии почти двухсот метров, мне удалось заметить очень элегантную фигуру дамы в голубом, под белым зонтиком, которая торопливо взяла букет.
— Известно вам название этой виллы?
— Оно обозначено золотыми буквами на мраморной доске, находящейся над главным входом — вилла Кармен!
— Ну-с, господин Фортен, хотите что-нибудь сказать? — спросил с иронией следователь.
— Скажу, что это показания шпиона, которому нечего здесь делать! — ответил раздраженный молодой человек.
При слове «шпион», неосторожно сорвавшемся с языка Леона, полицейский агент побледнел и бросил на него гневный взгляд.
По знаку следователя он продолжал:
— Я шел за господином до самого его дома и узнал, кто он такой. Потом мы занялись Жерве, которого обнаружили вечером того же дня в Сен-Жерменском госпитале в отчаянном положении. Он не узнал нас и не мог дать никаких указаний относительно нападения на него.
— Вы продолжаете думать, что здесь было преступление, а не случайность?
— Преступление, утверждаю! Кроме того, заявляю, что этот молодой человек, занятый в лесу собиранием маргариток и находившийся так близко от места преступления, имеет к нему какое-то отношение.
Тут Леон Фортен потерял свое обычное хладнокровие и порывисто вскричал:
— Что же такое случилось?! Вы арестовали меня без всякого основания, под предлогом, что я собирал цветы в лесу! И ваша совесть, господа, не возмущается?! Вы допускаете, что человек, вся прошлая жизнь которого — работа и честность, может сделаться преступником в один день! Это чудовищно!.. Я протестую!
В ответ следователь молча вынул из кармана небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу, потом надорвал его и открыл маленькую книжку, снабженную карандашом и каучуковой тесьмой.
— Узнаете? — спросил он ледяным тоном.
