Вилли Мейнк - Пойманное солнце
«Нести людям знание — одна из важнейших задач индийской поэзии», — сказал Рамеш. Поэзия и политика — сестры, которые должны помогать друг другу. Еще древние ученые, писавшие о книге мудрости — Ригведе{22}, объединяли в одном лице поэта, философа и воспитателя. Сейчас задача состоит в том, чтобы, при всем уважении к традициям, прислушиваться к идеям нового времени и воспринимать самые ценные из них. Так же как великий Рабиндранат Тагор, Рамеш убежден, что всеобщее образование и воспитание народа — наиболее действенное средство освобождения родины от отсталости и социальной нищеты.
Я сказал ему, что хотя идея о магической силе всеобщего воспитания прекрасна, тем не менее она утопична; однако я не стал вступать в философский спор, ведь я приехал не для того, чтобы поучать, а чтобы отыскать что-то особенное, феноменальное в тысячелетнем развитии, превратившем полуостров между Гималаями и Индийским океаном в «Мать-Индию», родину пятисотмиллионного народа, который несмотря на языковые и религиозные различия, несмотря на многочисленность этнических групп, создал индийскую нацию, индийское государство.
Мы долго еще сидели вместе; это был последний вечер перед моим отъездом, и я попросил Рамеша рассказать еще что-нибудь о современной индийской литературе.
Он ответил, что даже литературоведу было бы трудно охватить все это богатство, начиная от устного творчества сказителей до письменности. Собственно индийская литература написана не на английском языке, а на языках пенджаби, хинди, урду, тамильском, малаялам, бенгали и т. д. Сейчас в Индии насчитывается шестнадцать национальных языков, кроме них еще по меньшей мере пятьдесят других языков и более семисот диалектов{23}.
Санскрит всегда считался языком ученых и очень мало доступен для народа.
Рамеш пояснил мне, что в истоках индийской поэзии лежат эпосы прошлого — Махабхарата{24} и Рамаяна, которые ведут свое начало от Ригведы и дороги каждому индийцу. Один арабский географ, путешествовавший но Индии, сказал, что индийцы уделяют мало внимания собственной истории и весьма небрежны в отношении хронологии своих царей{25}. «Когда же все-таки их начинают расспрашивать, — писал он. — а они не знают, что сказать, то сразу же с готовностью рассказывают сказки».
Любовь к сказкам сохранилась у индийцев до сих пор, заметил Рамеш. Западное влияние, как положительное, так и отрицательное, тоже оказало воздействие на индийскую литературу. Среди произведений молодых писателей много социально-критических рассказов, новелл и романов, в которых в острой, сатирической форме разоблачаются суеверие, отсталость и социальное высокомерие. Есть также группа писателей, которая довольствуется признанием со стороны посетителей кафе и не придает значения тому, понимают ли их массы.
Рамеш попросил меня рассказать о моей стране. Он читал много противоречивого о Германской Демократической Республике. Больше всего его интересует вопрос, чувствуют ли себя счастливыми граждане нашего государства, где политика так глубоко проникает в жизнь каждого человека.
«Какая серьезная тема для ночной беседы, — подумал я. — С чего же начать?» Я не мог сразу подобрать нужной мудрой пословицы и попытался скупыми словами рассказать о возникновении первого социалистического государства на немецкой земле. Казалось, Рамеш больше прислушивался к шуму, доносившемуся с улицы, но, судя по вопросам, которые он задавал, я понял, что он внимателен. Как я заметил, ему казалось непостижимым многое из того, что для нас само собой разумеется: равные для всех граждан возможности получить образование, эмансипация женщины, отсутствие бедности, голода и безработицы, гармония разума и власти.
На часах было уже около двенадцати. Рамеш поежился от ночной прохлады, которая мне была приятна. В Дели уже стояла весна, температура днем достигала тридцати четырех градусов, а ночью опускалась до пятнадцати. Я чувствовал, что Рамеша что-то беспокоит, но он не решается высказаться. Мы спустились в лифте в вестибюль отеля, где горела уже только одна лампа. Портье, сикх в роскошной форме с желтой широкой лентой через плечо, поздоровался с нами и разбудил шофера такси, уснувшего в своей машине.
Рамеш попросил разрешения сказать на прощание еще несколько слов. По голосу я понял, что он взволнован.
— Я хочу, чтобы у вас сложилось правильное впечатление о моей стране, — сказал он. — Учтите, что мы только начинаем. Во время путешествия вы встретитесь и с бюрократией, и с верноподданностью, и с суеверием. Может быть, увидев это, вы скажете пренебрежительно: «Вот какая эта Индия!» Но это не подлинная Индия. Не забудьте, пожалуйста, что мы, молодое поколение, страстно боремся против голода, социальной несправедливости и отсталости.
Ночная тишина в Дели была глубока, почти торжественна, луна светила сквозь листву деревьев. Я попрощался с Рамешом, впервые сложив ладони перед грудью, по индийскому обычаю, и, наклонив голову, сказал:
— Намаете!
Молитва сотен тысяч
По пути в Бенарес я остановился на два дня в старинной резиденции Могольских властителей — городе Агре и при вечерних сумерках любовался мавзолеем Тадж Махал. Спокойное темное небо в черном мерцании ночи царило над куполом и минаретами белой гробницы, навевая чувство грусти и глубокой гармонии. Впечатления, полученные в Дели, были еще очень живы в моей памяти, но в Бенаресе они поблекли, и у меня было такое чувство, будто я только что приехал в Индию.
Индийцы называют Бенарес по его старому наименованию — Варанаси. Город насчитывает шестьсот тысяч жителей, но если прибавить паломников, стекаю-щихся сюда изо дня в день нескончаемым потоком, то население увеличится еще на сто тысяч человек.
О происхождении города создано много легенд. В одной из них рассказывается, как Брахма положил однажды небо со всеми его богами на одну чашу больших весов, а Варанаси — на другую. Последний, как говорится в легенде, оказался тяжелее и опустился на землю, а небо со всеми богами взлетело вверх.
Но Варанаси — святыня не только индусов, но и буддистов. В нескольких километрах от города находится Сарнатх, в котором сын североиндийского царя Гаутама Будда после многих лет поста и странствий нищим монахом прочел свою «Первую Большую проповедь» и открыл «четыре благородные истины», которые могут быть достигнуты на «Серединном восьмичленном пути» истинной веры, истинного желания, истинного слова, истинного дела, истинной жизни, истинного стремления, истинной мысли и истинного размышления. Учение Будды, распространяемое на народном языке, было направлено прежде всего против жрецов — брахманов, которые угнетали народ.
