Жюль Верн - Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед
Эндре, где когда-то отливали пушки, впоследствии было переоборудовано в государственный завод по изготовлению паровых машин. Пригорок, возвышающийся в этом месте на левом берегу реки, довольно высок, и с него открывается вид на близлежащие деревенские просторы. Но Жак мало думал в тот момент о суше. Приближалась опасная песчаная коса; капитан, расположившись на мостике, перекинутом между двумя кожухами, внимательно следил за продвижением судна. Машина замедлила ход, из открытых клапанов со свистом вырывался пар. Жак испытывал такое волнение, как если б находился перед рифами Ваникоро[46]. Внезапно послышался довольно сильный скрежет. Киль «Графа» чиркнул по песку, и колеса с удвоенной энергией понесли его прочь от опасного мелководья.
— Мы спасены! — вскричал Жак.
— Да уж, — отвечал капитан, — но еще получасом позже нам бы не пройти! А теперь мы вне опасности.
— Слышишь, Жонатан, мы вне опасности!
— В таком случае пошли забираться в постель, — отвечал Жонатан, — причем заметь, что слово «забираться» я употребил в прямом смысле: сейчас нам предстоит протискиваться, как в ящик комода.
— Так в этом-то и состоит вся прелесть, Жонатан!
Друзья спустились в салон, где уже расположились несколько пассажиров. Вдоль стен салона стояли красные кушетки; кое-где виднелись широкие ниши, в которые нужно было вползти, чтобы заснуть под скрип деревянных панелей и похрустывание обшивки.
Час спустя резкий толчок вышиб наших приятелей из ниш, и Жонатан вдруг оказался сидящим на голове старого моряка, растянувшегося на нижней кушетке. Впрочем, сей достойный сын Амфитриты[47] не пробудился и даже не пошевелился.
— Что случилось? — вскричал Жонатан, вскакивая с нового, довольно неудобного сиденья.
— Пароход задел дно, — выдохнул Жак.
— Мы сели на мель! — раздались голоса снаружи.
— Проклятье! — изрек капитан, выбегая из каюты. — Это уже на всю ночь! Сняться сможем лишь с приливом.
— Замечательно! — обронил Жонатан. — Полсуток опоздания.
Жак выскочил на палубу; «Граф» основательно застрял в песке и накренился на левый борт — этот сугубо технический термин согрел Жаку сердце, в глубине души не ощущавшему ни малейшего неудовольствия от того, чтó случилось.
Капитан, радуясь, что удачно проскочил Эндре, совсем забыл про песчаную косу у Пелльрена. На таком мелководье нечего было и думать о том, чтобы попытаться сняться с мели до утреннего прилива. Поэтому капитан дал приказ несколько притушить топку, и все оказалось окутанным клубами пара. В ночной мгле едва угадывались берега. Жак задержался было на палубе, тщась разглядеть что-либо во мраке, но тут же поспешил вслед за спутником, который уже забрался на ложе. Старый моряк, которого он старательно обогнул, продолжал крепко спать.
Глава V
МОРСКАЯ БОЛЕЗНЬ ЖОНАТАНА
В августе солнце встает рано, но Жак пробудился еще раньше. В четыре часа он поднялся на палубу, волоча за собой бедного композитора, который таращил глаза, не испытывая никакого восторга от необходимости вскакивать в такую рань. По просьбе Жака им принесли две чашки кофе, увы, сомнительного качества.
— Чудесно, — заметил Жак, в то время как спутник его морщился при каждом глотке. — Наилучший кофе, без сомнения, — это смесь мокко[48], бурбона[49] и рио-нуньеса, но не стану хулить и этот, наверняка полученный из многолетнего растения, имеющего корень веретенообразной формы, семейства цикориевых.
— Ты всегда выкрутишься со своими научными терминами! — отвечал Жонатан.
— Ну это уже кое-что! Впрочем, я не привередлив, и во время путешествия все мне кажется прекрасным!
Часам к шести вода стала заметно прибывать, и через некоторое время «Граф д’Эрлон» оказался на плаву; теперь уже не страшны были никакие мели. На хорошей скорости он устремился вниз по Луаре и вскоре миновал Пембёф, главный город крупного округа, а затем и Донж, небольшую живописную деревушку, старая церковь которой так хорошо смотрится на берегу широкой реки. Вдали показался Сен-Назер в глубине рейда, и вот уже пассажиры приветствовали этот юный порт, которому жители Нанта родом из Руана мрачно пророчат удивительно беспокойную судьбу Гавра. Целый лес мачт вздымался над грудами земли и строительных материалов, окружавшими закрытую гавань. На западе небо пересекала горизонтальная линия воды — там начиналось море.
Жак, не удержавшись, захлопал в ладоши и перечислил все его мифологические синонимы. Погода стояла отличная, и не будь постоянных, вызывающих подташнивание, пологих волн мертвой зыби[50], Жонатан чувствовал бы себя превосходно. Вскоре колокол пригласил пассажиров к завтраку, и все спустились в салон.
Трапеза оказалась такой, какой она бывает обычно на борту парохода; вкусные блюда из довольно свежих продуктов понравились, кажется, всем. Что касается Жака, он прямо-таки набросился на еду, мигом проглотив ее. Он даже заказал изрядное количество поджаренных сардинок, которых капитан предложил продегустировать парижским гурманам.
— Эти сардины выловлены прямо тут, за бортом, и вы таких нигде больше не найдете!
— Замечательно, — подхватил Жак, — можно сказать, слюнки текут, если вам это доставит удовольствие!
Покончив с завтраком, наши друзья вновь поднялись на палубу, где старый моряк в это время приступил к повествованию о своих походах.
Дул попутный ветер; капитан приказал поднять паруса, назвав их поэтично фоком[51] и бизанью[52], что привело Жака в восторг. Несколько пассажиров оставались в этот момент внизу, в салоне; когда приборы убрали, они затеяли партию в безик[53], страшную игру, заметно способствовавшую снижению интеллектуального уровня населения. Впрочем, люди эти, казалось, принадлежали к светскому обществу, и временами до верхней палубы долетали образчики изящной словесности типа:
— Восемьдесят пашей, сорок лакеев, шестьдесят мерзавок!
Все это приводило Жака в ярость, так как мешало ему наслаждаться встречей с Атлантикой.
Остались за горизонтом опасные подводные камни, рассеянные при устье Луары. Исчезли под водой скалистые гребни рифов, называемых «Плотниками»; остров Нуармутье утопал в лучах солнца; установленный на палубе тент защищал пассажиров от жары. Жак, изображая бывалого мореплавателя, презирающего такие меры предосторожности, во что бы то ни стало решил загореть и растянулся в баркасе, подвешенном к борту. Склонившись над пенящимися волнами, ощущая на лице соленую влагу и не испытывая ни малейшего признака морской болезни, он был всецело поглощен тем, что видел, слышал и думал; впрочем, ему не верилось в эту болезнь, что является верным способом избежать ее.
