Владимир Динец - America Latina, или повесть о первой любви
Наконец сзади появились фары, и меня догнал чудовищных размеров грузовик. Я отчаянно замахал руками, завизжали тормоза, и с десяток лиц появились в окнах кабины и над краем кузова. И все хором заорали:
— Ты с ума сошел! Здесь нельзя ходить ночью! Здесь кругом бандиты! Лезь скорее в кузов! Как ты сюда попал?
Оказалось, что дорога на Лома де Лачай теперь проходит чуть севернее. Ребята ехали в деревню, но обещали на обратном пути доставить меня на трассу. Я забрался в кузов и оказался на ящиках с апельсинами, причем изумительно сладкими — более вкусных цитрусов я не ел никогда в жизни. Если точнее, это был гибрид апельсина с мандарином.
— А зачем тебе Лома де Лачай? — спросил парень, сидевший рядом.
— Я биолог.
— Не может быть! Какое совпадение! Я тоже хочу учиться на биолога! Наука — наше будущее! Вот только отец, темный крестьянин, — он показал вниз, на кабину, — меня не понимает. Для него вся жизнь — это его несчастные апельсины. Только о деньгах думает. Учись, говорит, на агронома, иначе не буду платить за университет. Не хватает старику культуры, вот в чем дело! Если бы ты знал, как мне надоел он сам и его мерзкие цитрусы! Видеть их не могу!
«А деньги его тебе не надоели?» — хотел спросить я, но не смог оторваться от «мандасинов». Парень, впрочем, продолжал свой гневный монолог о недостаточном уровне культуры папаши, невзирая на молчание собеседника. Честно говоря, к тому моменту, когда мы наконец вернулись на трассу, цитрусы и мне начали надоедать — я съел почти ящик.
Мне пришлось пройти еще пару километров до точно такой же таблички «Loma de Lachay — 5 km», так что лишь за полночь я начал взбираться по грунтовке, полого поднимающейся по песчаным барханам. Время от времени я включал фонарик и все время видел одно и то же — бесконечную наклонную поверхность серого песка в легкой ветровой ряби.
И вдруг я почувствовал странный аромат — свежий запах молодой травы и распускающихся почек. «Все, догулялся, — мелькнула мысль, — уже глюки начинаются. Так она и съезжает, крыша.» Но странный запах усиливался. Тогда я включил фонарик и опустился на колени.
Песок вокруг был покрыт крошечными круглыми листочками, аккуратно разложенными, словно монетки. Они были такими зелеными, такими нежными, что казались пришельцами с другой планеты в этом безграничном пространстве мертвых пустынь.
Чем выше поднималась дорога, тем больше они становились, и вскоре барханы стали сплошь зелеными, появилась трава, а за ней деревья. Передо мной были lomas — причудливый мир, рожденный к жизни зимними туманами.
Луга ломас существуют в нескольких местах Перу и Северного Чили, где склонам достается особенно много зимней влаги. Большую часть года, с ноября по июль, здесь только голый песок да торчащие кое-где сухие корявые стволы, похожие на привидения. Но ранней весной из песка появляется Hymenocallus amaucoes — маленькое растеньице с круглыми листочками и желтыми цветами. Потом к нему присоединяются другие травы, папоротники и песчаные водоросли, а одно дерево из десятка оказывается живым и покрывается листвой. В течение трех месяцев продолжается это чудо, а потом вновь исчезает без следа.
В густом тумане на вершине горы я поставил палатку и дождался утра. Среди причудливо изогнутых стволов бродили маленькие белохвостые олени. Этот вид отличается рекордной для копытных приспособляемостью, обитая повсюду от канадской тайги до колумбийской сельвы, но как он выживает здесь в жаркий сезон, не знаю. Среди травы в огромном количестве ползали улитки, а утром появились синие колибри Phodopis vesper. В «зеленые» месяцы они питаются нектаром, а остальную часть года — соком змеевидных кактусов, живущих в трещинах скал.
От заповедника Лома де Лачай уже совсем близко до Лимы. Ни в одной книге не нашел я ни единого доброго слова об этом городе. Особенно мрачными стали описания последнего времени, когда за 30 лет население выросло в 100 раз, достигнув 6 миллионов человек. Большинство вновь прибывших — недавние крестьяне, живущие в городках из мусора и перебивающиеся случайными заработками. Десятки километров грязных развалюх среди мрачной пустыни под вечно серым небом — зрелище не для слабонервных. И все же потихоньку люди как-то устраиваются и переселяются в центр, в тихие зеленые кварталы с красивыми домиками, цветочными клумбами и уютными китайскими ресторанчиками.
В Лиме я посмотрел интереснейший археологический музей и отправился на автостанцию. Под потолком зала ожидания висела клетка с туканом. «Смотри, какой пеликан!» — говорили матери, показывая на него детям. Народ здесь знает природу ничуть не лучше, чем у нас.
Расположенный южнее Лимы городок Pisco — единственное место в Перу, испытавшее на себе благотворное влияние великой русской культуры. В течение многих лет в Писко заходили советские рыболовные суда, и теперь все население городка знает слова «juy», «blyad» и «corifana».
В море напротив Писко разбросаны мелкие островки, знаменитые на весь мир благодаря залежам гуано. На островах гнездятся миллионы птиц, помет которых тысячи лет служил удобрением. Сейчас многометровые залежи гуано давно зарыты в поля как Перу, так и Западной Европы, а птицы вынуждены жить на голых камнях.
Раньше самыми многочисленными здесь были бурый пеликан (Pelecanus occidentalis), полосатый пингвин Гумбольдта (Spheniscus humboldti) и маленький ныряющий буревестник (Pelecanoides garnotii), заменяющий здесь чистиковых северных морей.
Первые два вида теперь лишены возможности рыть норы в гуано и сохранились в ничтожном числе, а пеликан стал мусорщиком и кормится в основном в портах. Стоя на причале, тень которого позволяет лучше видеть сквозь воду, можно наблюдать, как пеликаны пикируют за рыбой прямо вам под ноги. Тяжелые птицы ударяются о поверхность с такой силой, что оглушают мелких рыбешек, которых тут же подхватывают маленькие крачки (Sterna lorata).
В наши дни на островах больше всего бакланов, особенно перуанского (Phalacrocorax bougainvillii), колонии которого издали кажутся сплошным черным покровом на холмах. В скалах гнездятся перуанские олуши (Sula variegata), крупные келповые чайки (Larus dominicanus) и самые оригинальные из здешних птиц — фиолетовые крачки Larosterna inca с красным клювом и пышными, лихо закрученными кверху белыми усами.
Кроме местных видов, в богатые воды холодного течения собираются гости со всей планеты: кулички-песочники (Calidris) из тундр Чукотки и Аляски, большие поморники (Catharacta) из Антарктики, буревестники Puffinus с тропических островов Океании и Австралии, чайки с андских высокогорий.
Волны пробили в островах множество арок, гротов и туннелей, которые при некоторой ловкости можно исследовать на моторке. В укромных бухтах собираются южные морские львы (Otaria byronia), вдвое более крупные, чем северные, живущие на Галапагосах. Особенно внушительный вид у черных секачей в полтонны весом, с тяжелой медвежьей мордой и густой гривой на шарообразной груди.
