Жюль Верн - Дунайский лоцман
— Ничего,— глухо пробормотал Ладко.— Я совершенно не понимаю, что со мной происходит.
— Прекрасно поймете, если захотите! Прервем на время наш интересный разговор. Вас отправят обратно в камеру, где вы можете предаваться размышлениям. А пока подведем итоги сегодняшнему допросу. Вы заявляете: во-первых, вас зовут Илиа Бруш; во-вторых, вы получили приз на конкурсе в Зигмарингене; в-третьих, проживаете в Сальке; в-четвертых, ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое августа вы провели именно в этом поселке. Все это будет проверено. Со своей стороны я утверждаю; первое: ваше имя — Ладко; второе: ваше местожительство — Рущук; третье: в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое августа с помощью многочисленных сообщников вы ограбили виллу Хагенау и участвовали в покушении на убийство сторожа Христиана Хоэля; четвертое: вам приписывается кража в ночь с пятого на шестое в Шушеке, жертвой которого стал некий Келлерман; наконец, вы обвиняетесь в других многочисленных грабежах и убийствах, совершенных в придунайских областях. Расследование этих преступлений начато. Вызваны свидетели, будут устроены очные ставки… Подпишете протокол допроса… Нет?… Как угодно!… Стража, увести обвиняемого!
Чтобы вернуться в тюрьму, Сергею Ладко снова пришлось идти через толпу и слушать враждебные выкрики. Народный гнев, казалось, еще увеличился за время долгого допроса, и полиция с трудом оберегала заключенного от расправы.
В первых рядах ревущей толпы стоял Стрига. Он пожирал глазами узника, так неожиданно занявшего его место. Но он не узнавал этого человека: бритого, с черными волосами, в темных очках,— загадка оставалась загадкой.
Стрига задумчиво удалился вместе с остальными зеваками, когда двери тюрьмы закрылись. Решительно, он не знал арестованного. Это не был, во всяком случае, ни Драгош, ни Ладко. А если так, то какое ему дело до Илиа Бруша или всякого другого? Кто бы ни был обвиняемый, важно, что он отвлек внимание правосудия, и Стрига не видел больше причин задерживаться в Землине, он решил завтра же отправиться на свою шаланду.
Но утром чтение газет заставило его изменить свои намерения. Дело Ладко велось в строгом секрете, и потому печать настойчиво стремилась проникнуть в тайну следствия, и, надо сказать, ей это во многом удалось.
Газеты излагали достаточно подробно содержание первого допроса, сопровождая отчеты комментариями, неблагоприятными для обвиняемого. Вообще журналисты удивлялись упорству, с которым арестованный пытался представиться простым рыболовом Илиа Брушем из маленького городка Салька. Какой интерес держаться подобной линии защиты, если хрупкость ее очевидна? По сведениям прессы, господин Изар Рона уже направил в Грон следственную комиссию. Вскоре и в Сальку отправится чиновник и произведет дознание, оно разобьет, несомненно, все утверждения обвиняемого. Илиа Бруша будут искать и найдут… если он существует, что очень сомнительно.
Эти новости повлияли на Стригу. Странная мысль пришла ему в голову и вполне сложилась, когда он кончил читать. Разумеется, очень хорошо, что правосудие схватило невиновного. Но будет еще лучше, если оно его не выпустит. А что для этого нужно? Представить им Илиа Бруша во плоти и крови и тем самым окончательно уличить в обмане настоящего Илиа Бруша, рыболова-лауреата, того, кто под этим именем заточен в землинской тюрьме. Это доказательство добавится к тем, которые уже привели к аресту, и, может быть, окажется самым веским для решительного приговора, к большой радости подлинного преступника.
Стрига немедленно оставил город, но не вернулся на шаланду. Наняв экипаж, он отправился на железную дорогу, и поезд помчал его на север, к Будапешту.
В это время Сергей Ладко в уже привычной неподвижности считал часы. От судьи он вернулся, испуганный тяжестью предъявленных обвинений. Со временем он сумеет, конечно, доказать свою невиновность. Но надо вооружиться терпением, так как обстоятельства, видимо, сложились против него, а правосудие плохо руководствуется логикой, когда строит обвинение лишь на гипотезах.
А ведь от простых подозрений до формальных доказательств далеко, доказательств же против него никогда не будет. Единственным свидетелем, кого Ладко мог опасаться, и только потому, что тот знал тайну его имени, был еврей Симон Клейн. Но из чувства профессиональной честности Клейн вряд ли согласится его опознать. Да и захотят ли устраивать очную ставку Ладко с его старым венским посредником? Разве судья не объявил, что он прикажет произвести расследование, похоже, только в Сальке? Результат будет, несомненно, превосходным, и заключенный получит свободу.
Прошло несколько дней; Сергей Ладко возвращался к этим мыслям с лихорадочной настойчивостью. Салька недалеко, и не нужно столько времени для розысков. Но только на седьмой день после первого допроса его снова ввели в кабинет господина Изара Рона.
Судья сидел за столом и, казалось, был очень занят. Он оставил лоцмана стоять на ногах минут десять, как будто не замечая его присутствия.
— Мы получили ответ из Сальки,— сказал он наконец равнодушно, не поднимая глаз на обвиняемого, наблюдая за ним тайком сквозь опущенные ресницы.
— А! — с удовлетворением воскликнул Сергей Ладко.
— Вы были правы,— продолжал господин Рона.— В Сальке действительно есть Илиа Бруш, он пользуется прекрасной репутацией.
— А! — еще раз воскликнул лоцман, ему уже казалось, что двери тюрьмы раскрываются.
Судья прикинулся еще более равнодушным и незаинтересованным и пробормотал, как будто не придавая своим словам никакого значения:
— Полицейский комиссар из Грона произвел дознание, и ему удалось говорить с ним самим.
— С ним самим? — повторил, не понимая, Сергей Ладко.
— С ним самим, с Илиа Брушем,— подтвердил судья.
Сергею Ладко показалось, что кто-то из них двоих сейчас бредит. Как могли найти в Сальке другого Илиа Бруша?
— Это невозможно, сударь,— пробормотал он,— произошла ошибка.
— Судите сами,— возразил судья.— Вот рапорт полицейского комиссара из Грона. Этот уважаемый чиновник, исполняя поручение, отправился четырнадцатого сентября в Сальку и явился в дом, расположенный на углу набережной и будапештской дороги. Ведь вы, кажется, этот адрес давали? — перебил себя судья.
— Да, сударь,— ответил Сергей Ладко в полной растерянности.
— И будапештской дороги,— повторил судья.— Он был принят в этом доме господином Илиа Брушем лично, и тот объявил, что он только недавно возвратился после довольно продолжительного отсутствия. Комиссар добавляет, что сведения, которые он собрал о господине Илиа Бруше, устанавливают его безупречную порядочность и тот факт, что никакой другой обитатель Сальки не носит это имя… Имеете ли что-нибудь сказать? Прошу вас, не стесняйтесь.
