Жюль Верн - Возвращение на родину
Теперь никакого серьезного противодействия захватчикам на пути от Аргоны до Парижа не будет.
Что касается нас с Жаном Келлером то я вынужден признать, что нам не повезло.
Покинув дом Ганса Штенгера, я почти сразу догнал господина Жана, в самой густой чаще леса.
— Это вы?.. Наталис! — воскликнул он.
— Да!.. Это я!..
— А как же ваше обещание никогда не покинуть ни Марту, ни мою мать?
— Минутку, господин Жан! Выслушайте меня!
И я сказал ему все. Сказал, что хорошо знаю Аргонские леса, которые ему совершенно не знакомы, что госпожа Келлер и барышня Марта, так сказать, приказали мне идти за ним следом и что я пошел без колебаний…
— И если я поступил дурно, господин Жан, — добавил я, — то пусть меня накажет Бог!
— Что ж, идемте!
Теперь уже и речи не было о том, чтобы следовать по ущелью до границы Аргоны. Австрийцы могли оказаться за пределами и прохода Лакруа-о-Буа, и даже тропы, что идет в Брикне. Отсюда вытекала необходимость двигаться прямо на юго-запад, с тем чтобы перейти через русло реки Эна.
Мы шли, держась этого направления, пока совершенно не стемнело. Рисковать продолжать путь в полном мраке было немыслимо. Как ориентироваться в таких условиях? Мы сделали остановку для ночлега.
В течение первых нескольких часов на расстоянии, по крайней мере, полумили не переставая раздавалась стрельба. Это добровольцы из Лонгве пытались отнять у австрийцев проход обратно. Но, уступая в силе, они вынуждены были рассеяться. К несчастью, они не пошли лесом, где мы могли бы повстречаться с ними и узнать от них, что штаб-квартира Дюмурье находится в Гран-Пре. Мы пошли бы туда вместе с ними, а там, как я узнал впоследствии, я нашел бы свой бравый Королевский пикардийский полк, покинувший Шарлевиль, чтобы присоединиться к армии центра. Прибыв в Гран-Пре, мы с господином Жаном очутились бы среди друзей и придумали бы, что нам надо сделать для спасения наших близких, оставшихся в Лакруа-о-Буа.
Однако добровольцы ушли из Аргоны и поднялись вверх по течению Эны с целью добраться до штаб-квартиры.
Ночь была скверной. Моросил пронизывающий до костей дождь. Одежда наша вконец разодралась о колючки. Даже мой балахон не избежал этой участи, но особенно пострадала наша обувь, и мы рисковали остаться вообще босиком. Неужели нам придется ходить «на собственных подметках», как говорят у нас в деревне? В довершение всего мы промокли до нитки, так как дождь просачивался сквозь листву, и я тщетно искал места, где бы можно было от него укрыться. Прибавьте ко всему этому доносившиеся до нас сигналы тревоги и выстрелы, столь близкие, что раза два или три мне показалось, будто я вижу вспышки. А этот ужас — слышать каждую минуту прусское «ура»!.. Надо было, таким образом, чтобы не попасться, бежать дальше, в самую глубь леса. О Господи! Как долго тянется ночь!
Как только занялась заря, мы снова ринулись в путь. Я сказал именно «ринулись», потому что мы шли так быстро, как только это было возможно в лесу. Я старательно ориентировался по взошедшему солнцу.
Кроме того, в животе у нас было пусто, и голод сильно давал себя знать. Господин Жан, убегая из дома Штенгера, не успел захватить никакой еды. Да и я, помчавшись как сумасшедший из опасения, что меня могут перехватить австрийцы, тоже ничем не запасся. Так что мы оба были обречены кусать локти от голода. Среди деревьев стаями летали вороны, пустельги[117], множество мелких пташек, особенно овсянок[118], но дичи было мало. Изредка кое-где попадалась заячья норка или несколько рябчиков, тотчас прятавшихся в чаще. Но как их поймать? К счастью, в Аргонских лесах нет недостатка ни в каштановых деревьях, ни в самих каштанах в это время года. Я пек их в золе, разводя костер из хвороста с помощью пороха. Это положительно не давало нам умереть с голода.
Настала ночь — холодная и темная ночь. Лесная чаща была так густа, что мы, идя с самого утра, не сумели проделать большого расстояния. Тем не менее конец Аргоны уже не мог быть далеко. Слышны были ружейные выстрелы разведчиков, прочесывавших возвышенности вдоль Эны. Все же нужны были еще почти сутки, чтобы мы смогли найти прибежище по ту сторону реки — в Вузье или в одной из деревень левобережья.
Не буду говорить о наших тяготах. Нам некогда было о них думать. Вечером, хотя меня одолевали во множестве тревожные мысли, мне так сильно захотелось спать, что я растянулся прям и под деревом. Помню, что, закрывая глаза, я подумал о полке полковника фон Граверта, оставившем несколько дней тому назад на поляне тридцать человек убитыми. Я послал к черту этот полк с его полковником и его офицерами, и они туда провалились, как только я заснул.
Утром я увидел, что господин Жан не сомкнул глаз. Должно быть, он всю ночь напролет думал, и отнюдь не о себе — я достаточно хорошо знал его, чтобы быть уверенным в этом. Душа его болела за мать, за барышню Марту. Лакруа-о-Буа захвачен австрийцами! Что, если наши близкие подвергаются оскорблениям, а быть может, и грубому обращению?
Короче говоря, в эту ночь бодрствовал господин Жан. Я же, вероятно, очень крепко спал, так как совсем не слышал стрельбы, все еще раздававшейся на довольно близком расстоянии. Я ни разу не проснулся, а господин Жан не хотел меня будить.
В тот самый момент, когда мы уже собирались отправиться дальше, господин Жан, остановив меня, сказал:
— Наталис, выслушайте меня!
Он произнес эти слова тоном человека, принявшего твердое решение. Я понял, куда он клонит, и, не дожидаясь продолжения, ответил:
— Нет, господин Жан, если вы собираетесь говорить о том, что мы должны расстаться, я не стану вас слушать.
— Наталис, — продолжил он, — вы последовали за мной из преданности ко мне.
— Да, это так!
— Пока вопрос касался только тягот пути, я молчал. Но теперь речь идет об опасности для жизни. Если меня схватят, если вместе со мною схватят и вас, вам пощады не будет. Вас ожидает смерть… а этого, Наталис, я не могу допустить. Так что уходите… Перейдите границу… Я постараюсь сделать то же самое… и если мы свидимся…
— Господин Жан, — ответил я, — нам пора отправляться в дорогу. Мы или спасемся, или умрем вместе.
— Наталис…
— Клянусь Богом, я не покину вас!
И мы двинулись в путь. Первые часы наступившего утра были шумными: грохотала артиллерия, трещали ружейные залпы. То была повторная атака с целью отбить ущелье Лакруа-о-Буа — атака, окончившаяся неудачей, так как противник был слишком многочисленным.
К восьми часам все стихло. Не слышно стало ни одного выстрела. Какая страшная неизвестность для нас! То, что в ущелье произошел бой, в этом не могло быть сомнения. Но каков его результат? Должны ли мы следовать лесом? Нет! Я инстинктивно чувствовал, что это чревато опасностью. Надо было по-прежнему продолжать путь в направлении Вузье.
