Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Глава 3

Сентябрь

Рухнувшие надежны. Шторм, шторм, шторм! Ледяные панцири собак. Джеф выигрывает пари. Дальше не пойдем! Первая критическая ситуация. Генри обучает Брайтона. На отдых, в Чили!

Вот так всегда! Как отдых, так дрянная погода! Но это, конечно же, как вы понимаете, вопль души не профессионального путешественника, а простого, нормального человека. Любой профессионал, высунув голову из палатки в такую непогоду, удовлетворенно хмыкнет, что будет означать: «Так и быть, отдохнем, все равно идти невозможно!» — и заберется в спальный мешок, а обыкновенный человек в этом случае непременно скажет или хотя бы подумает: «Черт бы побрал этот ветер! Единственный день за целый месяц и тот по-человечески не отдохнуть!» — и, забравшись в палатку, будет вертеться в спальном мешке, пытаясь отыскать какое-либо приятное занятие, которое непременно должно выделить этот день отдыха из череды всех предшествующих так называемых рабочих дней. Первое шевеление в лежащем рядом со мной спальном мешке я почувствовал примерно в 9 часов. Вскоре вслед за морозным дымком над мешком показалась всклокоченная голова Уилла. За стенами палатки по-прежнему свистел ветер. Я вылез наружу, причем весь мой наряд состоял лишь из влагонепроницаемых часов фирмы «Йема». Минус 27, ветер 10–12 с юга, видимость не более 200 метров. Вот и все, что я успел отметить снаружи до того момента, пока вдруг не вспомнил, что оставил в палатке работающий примус. Это заставило меня немедленно ретироваться. Вода для кофе была почти готова. Испив кофе, я продолжал вести себя абсолютно непрофессионально. Мне, видите ли, приснилось, что если я как следует теплоизолирую свой теплолюбивый озонометр, то он, несомненно, еще послужит мне и отечественной науке. Мысль была простая: укутать прибор одним из запасных собачьих жилетов и разместить его в ящике таким образом, чтобы можно было снимать показания, не вытаскивая весь прибор наружу. Реализация этой идеи, к которой я и приступил сразу же по окончании завтрака, выйдя на поиски жилета, затормозилась по причине отсутствия запасных комплектов на наших нартах. Последний жилет вчера был варварски располосован Тимом, свободолюбивая натура которого не могла, конечно, смириться с этим стесняющим движения одеянием вызывающего ярко-оранжевого цвета. Произведенный через стенки палаток опрос профессионалов — Джефа и Кейзо — тоже не дал положительных результатов. Тем не менее я втащил весь ящик вместе с прибором в палатку для прогрева и просушки. Надо отметить, что я предварительно согласовал свои планы с Уиллом, и поэтому сейчас он весьма хладнокровно наблюдал из мешка за моими действиями, в результате которых в нашей палатке отнюдь не стало свободнее. Мне пришлось «сломать» пополам свой спальный мешок, с тем чтобы освободить часть пола для возни с довольно громоздким ящиком, после этого я извлек прибор из кожуха и подвесил его под потолком. Все это время, пока я возился с прибором, Уилл, лежа в мешке, прослушивал свои старые магнитофонные записи. В одну из пауз он объявил мне, что хотел бы сегодня с моей помощью постричься и помыть голову. «Нет ничего проще! — воскликнул я. — Какую прическу желаете-с?» Уилл, поколебавшись, попросил меня сделать свою любимую экспедиционную стрижку со звучным названием «Челлендж». Это название чрезвычайно редко встречалось в моей практике, но Уилл пришел мне на помощь, объяснив так: «Это то, что обычно получается из моих волос, когда их стригут маникюрными ножницами, входящими в комплект моего большого швейцарского перочинного ножа». (Как вы, конечно, помните, этот нож уже использовался нами, когда мы пилили разбившиеся на спуске нарты.) Ровно в 15.30, когда наш большой пятилитровый чайник с кипящей водой был отставлен в сторону и обе горелки примуса наполнили палатку теплом и гудением, перебивая шум ветра, мы с Уиллом в два голоса позвали Лорана и Бернара из их палатки, находящейся метрах в восьми от нашей — момент пострижения Уилла должен был быть обязательно запечатлен на пленку. По желанию клиента и постриг, и помыв должны были осуществляться на улице, чтобы не сорить (!) и не напускать лишней влаги в палатку. Возможно, что на принятие Биллом такого благородного решения оказало влияние то обстоятельство, что при выполнении этих процедур внутри палатки они бы так и остались «за кадром» истории экспедиции. Не знаю, но во всяком случае выбор был сделан! Напомню, что в парикмахерском салоне минус 28 градусов, ветер и снег. Уилл обнажился по пояс и подполз на коленях к закрытой пока двери палатки, за которой томились в ожидании Лоран с Бернаром. Я взял нож с ножницами. Пауза. Уилл сосредоточенно настраивался. Наверное, перед его мысленным взором сейчас вставала вся его беспечная экспедиционная жизнь с длинными волосами, отвыкшими не только от ножниц, но и от расчески, не говоря уже о шампуне, но, как вы помните, день отдыха непременно должен был отличаться от других. Примерившись головой к выходу и не поворачивая ее в мою сторону, Уилл выдавил из себя: «Рэди!», что означало: «Готов!» Я расстегнул молнию, и в палатку ворвались клубы морозного воздуха. Уилл высунул голову наружу и скомандовал: «Начинай!» Я, захватив в кулак длинные пряди его густой шевелюры, пытался подсечь их маленькими, путающимися в волосах и постоянно выскальзывающими из рук ножницами. Жесткие волосы Уилла не поддавались. Очень быстро скорость выстывания моего клиента начала заметно превосходить скорость стрижки. Уилл нетерпеливо поводил худыми лопатками, и я наметил, что волосы, буйно кустящиеся на его спине, понемногу начали вставать дыбом. Пришлось взять свои ножницы, которые немного больше Уилловых. Да, скорость решает все, тут уж не до качества — под угрозой сама жизнь отважного путешественника. Наконец процедура была закончена. Я втащил продрогшего Уилла в палатку и застегнул молнию. Лоран и не думал снимать эту сцену, заявив, что ему вполне достаточно близкой по содержанию сцены со стрижкой моей бороды, но своего поста не оставлял — ждал, когда я буду мыть несчастному голову. Выждали три минуты, чтобы согреться, и вот второй выход в открытый космос. У Уилла в правой руке баночка с шампунем, у меня — термос с горячей водой. Сразу же, как только Уилл высунул голову, я начал поливать его из термоса. При этом Уилл делал какие-то судорожные движения правой рукой, полагая, очевидно, что он намыливает голову. Вода, стекая по склоненной голове Уилла, моментально охлаждалась, кончики волос замерзали и становились негнущимися, снежная пыль перемешивалась с паром от выливаемой из термоса воды. Когда мы забрались обратно в палатку, на лице Уилла было выражение усталого блаженства, в основном от того, что мучительные процедуры закончены. Полумрак и отсутствие в нашей палатке большого зеркала не позволили Уиллу полюбоваться своей новой прической, но мне почему-то показалось, что наши отношения от этого только выиграли.